Ангел для сестры

Стеф, наша любимая медсестра, задерживается в больнице по вечерам, чтобы мне не приходилось оставаться со всем этим один на один. Она приносит мне журналы из комнаты ожидания дневного стационара и весело разговаривает с моей находящейся без сознания дочерью. Снаружи эта женщина – образец решимости и оптимизма, но я видела, как ее глаза затуманиваются слезами, когда она обтирает губкой больную и думает, что я ничего не замечаю.

Однажды утром доктор Чанс приходит проверить, как дела у Кейт. Он вешает на шею стетоскоп и садится на стул напротив меня:

– Хотел бы я, чтобы меня пригласили на ее свадьбу.

– Вы будете приглашены, – упрямо заявляю я, но он качает головой.

Сердцебиение у меня немного учащается.

– Вы можете купить чашу для пунша. Раму для картины. Произнесете тост.

– Сара, вы должны попрощаться, – говорит доктор Чанс.

Джесс проводит пятнадцать минут в закрытой палате Кейт и выходит оттуда с таким видом, будто он бомба, которая вот-вот взорвется. Он бежит по коридору отделения детской интенсивной терапии.

– Я пойду за ним. – Брайан направляется вслед за сыном.

Анна сидит, прислонившись спиной к стене. Она тоже злится.

– Я не буду этого делать.

Я сажусь рядом с ней на корточки:

– Тут нет ничего такого, поверь мне, я бы не стала настаивать. Но если ты откажешься, Анна, то потом будешь жалеть об этом.

Моя младшая дочь с воинственным видом заходит в палату, забирается на стул. Грудь Кейт поднимается и опадает, это работа дыхательного аппарата. Все недовольство мигом слетает с Анны, как только она протягивает руку и прикасается к щеке сестры.

– Она меня слышит?

– Конечно, – отвечаю я скорее самой себе, чем ей.

– Я не поеду в Миннесоту, – шепчет Анна. – Я вообще никуда никогда не поеду. – Она пригибается ближе. – Очнись, Кейт.

Мы обе задерживаем дыхание, но ничего не происходит.

Никогда не понимала выражения «потерять ребенка». Родители не бывают такими беспечными. Мы всегда знаем, где находятся наши сыновья и дочери, просто нам не всегда хочется, чтобы они были там.

Брайан, Кейт и я образовали круг. Сидим на кровати, мы с мужем – по бокам от дочери, и держимся за руки.

– Ты был прав, – говорю я ему. – Нам нужно было забрать ее домой.

Брайан качает головой:

– Если бы мы не попробовали мышьяк, то всю жизнь задавались бы вопросом, почему не сделали этого? – Он зачесывает назад светлые волосы, окружающие лицо Кейт. – Она такая хорошая девочка. Всегда делает то, о чем ты ее просишь. – (Я киваю, не в силах произнести ни слова.) – Вот почему она до сих пор с нами, понимаешь. Она хочет получить у тебя разрешение на уход.

Он склоняется над Кейт, задыхаясь от рыданий. Я кладу руку ему на голову. Мы не первые родители, которые теряют ребенка. Но мы впервые теряем своего ребенка. В этом вся разница.

Когда Брайан задремывает, обняв спинку кровати, я беру исколотые руки Кейт в свои ладони. Обвожу пальцем овалы ее ногтей и вспоминаю первый раз, когда я их покрасила. Брайан не мог поверить, что я сделала это годовалой дочке. Теперь, двенадцать лет спустя, я поворачиваю к себе ее ладонь. Как бы мне хотелось уметь читать судьбу по линиям руки или еще лучше – подправлять эти линии.

Я придвигаю стул ближе к больничной койке:

– Ты помнишь то лето, когда мы отправили тебя в лагерь? И ночь накануне отъезда, когда ты сказала, что передумала и не хочешь ехать? Я попросила тебя сесть в автобусе с левой стороны, а когда он тронется, повернуть голову и смотреть, как я стою и жду тебя. – Я крепко прижимаю ее руку к своей щеке, так что остается след. – Займи такое же место на Небесах, чтобы видеть, как я смотрю на тебя.

Закапываюсь лицом в одеяло и говорю дочери, как сильно я ее люблю. В последний раз пожимаю ей руку.

И ощущаю слабое биение пульса, тишайший вздох, едва заметное ответное пожатие пальцев Кейт. Она прокладывает себе путь обратно в этот мир.

Анна

У меня есть вопрос: в каком вы возрасте, когда оказываетесь на Небесах? Я о том, что, раз это Небеса, вы должны находиться в самом расцвете сил и красоты. Сомневаюсь, что люди, которые умерли в старости, бродят там лысые и беззубые. Это открывает простор для множества других вопросов. Если вы повеситесь, то будете ли ходить там страшным и синим, с вывалившимся изо рта языком? Если вас убили на войне, проведете ли вы вечность без ноги, которую оторвало взрывом мины?

Я думаю, у вас может быть выбор. Вы заполняете анкету, где вас спрашивают: хотите ли вы иметь вид на звезды или на облака? Желаете получать на обед цыпленка, рыбу или манку? Каким вы хотите, чтобы вас видели окружающие? Я, например, выбрала бы возраст семнадцать лет – надеюсь, к этому времени у меня уже появится грудь, – и тогда, даже если умру столетней старухой, на Небесах буду выглядеть юной и привлекательной.

Однажды на вечеринке я услышала, как папа сказал, что хотя он уже очень-очень старый, но в душе ему двадцать один год. Может быть, есть такое место в вашей жизни, похожее на разъезженную колею на дороге, или, еще лучше, – на продавленный диван. И не важно, что происходит с вами, вы все время возвращаетесь к нему.