Ангел из авоськи

Ночью Ангел не спала. Непривычно тихо было за окном после Москвы, только брехали собаки да доносились пьяные песни, видно, сегодня где-то в городе играли свадьбу. Их квартира опустела к вечеру: кого пригласили, а кто и сам пошел, поглазеть да ухватить рюмочку с хорошим шматом закуси. На свадьбе ведь не чинятся и не жмутся, а то и жизнь пройдет у молодых жадная да скаредная. Ангел думала о Максе. Где он сейчас?.. Она же ничего не знала. Не знала и того, что Макс снимает квартиру и теперь тоже не спит и, как ни странно, думает о ней, вернее, о нем, — странном парнишке по имени Ангел, который как появился из ниоткуда, так и канул в никуда…

Как фурия ворвался он в свою квартиру.

Каков старикашка! Не прост, очень не прост. Похож на сидельца, авторитета, вора в законе! Такому на фига деньги! У него — общак, греби, сколько пригребется. Да и стар, каждый вор принесет долю да еще поклонится! Чем ему приглянулся Родька? Неумный Родька, с не такими уж большими свободными деньгами?.. Что им друг от друга было надо? А вот Казиев, с его талантом, с его известностью, возможностями, ведь он вхож в самые высокие круги, куда того же Родьку на порог бы не пустили, — Казиев не нужен. Старик, как его зовут по-настоящему, — не знает, конечно, никто, что-то хочет, но что?.. Если Казиев догадается, то все о’кей. Кстати, где эта Тинка-картинка? Почему ее унесло от домишки старикана? И вдруг вспомнил, что, вылетая в злобе из двора, заметил что-то желтенькое в стороне… Значит, он сам промчался мимо нее.

Часа через два она сама появилась, в весьма помятом лимонном наряде и изрядно пьяная. Оказывается, была в баре на Тверской.

Находилась в состоянии невменяйки, и пришлось отмачивать ее в ванной.

Она пришла в себя, узнала Казиева и запричитала:

— Тимоша, миленький, я так расстроилась… Я подумала, что ты меня не любишь!

И пока Казиев прямо в ванной быстро расправлялся с ней, чувствуя, как с выливающимся напряжением уходят дрожь и стресс, она все бормотала о любви, об их любви… Болтовня становилась все тише, а вскоре вовсе замолкла, Тинка крепчайше спала. Казиев же был бодр как никогда, — да неужели он не сломает этого старикашку? Да будь он сто раз авторитет и двести — вор в законе! Надо выпустить на сцену несравненную Улиту! Против нее старик не устоит. А Улиту уговорить — как два пальца… У нее, кажется, все пошло, как по накату, вниз.

Захотелось посмотреть все материалы еще раз, как следует, внимательно, а вдруг герои сами что-то подскажут?.. Он освободил свой большой письменный стол, как делал всегда перед новой работой, и вынул из тайника переснятые материалы. Положил письмо, которое начиналось: «Моя радость. Большей радости у меня в жизни нет…» И заканчивалось — «Твой».

Без имен. Она — «Радость» и он — «Твой». Оно, по видимости, последнее: «Мне кажется, что все… Твой». Дальше Тим положил кусочек сцены с быком, который брал за сердце, печенку, мозги — за все точки организма, так и цеплял как на крючок… Друг убивает друга. Снадобье вкалывает быку Хуану, плача и кусая в кровь губы. Казиев задумался. А как красиво можно это сделать! В зале рыдали бы как резаные, но… Но хоть еще несколько слов от старика!

Ну не может придумать Казиев то, о чем не имеет никакого представления. Кто они? Что? Испания?.. Друг убивает за деньги? Какие деньги?!. Это у нас сейчас все за деньги, из-за денег!.. Из-за любви?.. Сто вопросов, а ответов нет. Одна надега — на Улиту. Ей роль, пусть играет, кого захочет, хрен с ней! Если, конечно, она сделает! Сделает, никуда старикан от нее не денется. Она еще умеет!

Фото… Трое на морском берегу. Кажется, что где-то очень далеко, — на самом краю света… Блондинка. Очень молода. Волосы — серебристые… Платье сороковых… Пятидесятых? Туфли не для пляжа… Рядом стоит какой-нибудь «Роллс-Ройс»… Мужики одеты как с приема: в костюмах, при галстуках. И оба в нее влюблены! И один из них убьет другого! Это — точно! Который? Черный усмехается? Он уже решился? Ревность! А не деньги. Все трое — богаты. Это видно по одежде и — главное — по состоянию раскованности и свободы. Он бы смог сыграть светлого… Может еще получится? Казиев встал, потянулся и, не раздумывая, позвонил Улите.

Голос у Улиты был какой-то не такой: слабый, с хрипотцой. «Неужели заболела?» — с ужасом подумал Казиев.

— Улитонька, привет, как сама? — начал он не слишком льстиво, чтоб не подумала, что очень нужна, но и не жестко, как обычно.

— Ты, что ли, Казиев? Прямо зайчик-колокольчик. Что-нибудь надобно?

— Да что перед тобой вилять, ты лично нужна.

— В каком качестве?

— В качестве Улиты Ильиной…

— О-о, милый, — протянула Улита грустно, — тебе бы почаще мне звонить. Слабость какая-то навалилась.

— Господи, что такое? — не на шутку расстроился Казиев.

Надо ехать, смотреть в каком она состоянии!..

Он крикнул:

— Немедленно выезжаю к постели «больного Некрасова»! Жди! — И повесил трубку, чтобы не слышать возражений.