Ангел пригляда

– Билэть, – сказал он строго. Никаких мандатов или верительных грамот москвич при этом не предъявил, кроме трехдневной щетины и единственного золотого зуба в левом верхнем углу, который глядел оттуда голодным одноглазым циклопом (для равновесия смутно хотелось выбить глаз и хозяину). Но дьячок Антоний поверил в полномочия строгого, вытащил и показал ему сохраненный билет на метро. Однако хозяин столицы небрежно отмахнулся. С первого взгляда почему-то невзлюбил он отца Михаила, смотрел на него снизу вверх огненным взором и все повторял, тихо, но назидательно:

– Гопота, билэть… Лимита… Москва нэ рэзиновый вам… Маму твою видал…

Голощеку надоело его брюзжание, и он незаметно ткнул столичного жителя локтем в дых, так что тот задохнулся, сжался, а когда минуты через полторы дыхание вернулось к нему, уважительно растворился в глубинах вагона.

Наконец доехали, поднялись на поверхность, дошли до нужного места. Снег на улицах уже не лежал – раскис в серые грязные лужи, сырой ветер в переулке дул, как сквозь трубу.

– Номер дома какой? – спросил Голощек.

Отец Михаил ничего не ответил, смотрел по сторонам. Потом увидел желтый дом старой постройки, кивнул не слишком уверенно:

– Должно быть, тут…

– А квартира? – не отставал капитан.

– Видно будет, – туманно проговорил священник.

Двинулись к дому, зашли со стороны двора. И тут в груди у Голощека похолодело. Он почувствовал на себе взгляд. И не какой-нибудь там праздный или случайный, а прямо на них направленный. И столько нечеловеческой злобы и холодной ярости было в этом взгляде, что Голощеку захотелось пригнуться, бежать прочь… Страшным усилием воли он переборол себя, не замедляя шага, рассеянно поглядел по сторонам, пытаясь определить направление, откуда шел взгляд, – и не определил.

Пара мамаш стояла на детской площадке, укачивая младенцев в ярких разноцветных колясках, в отдалении на скамеечке, подложив пожеванные газеты, присел пьяница, с вожделением отвинчивал пробку на мерзавчике; прошел хмурый, по-видимому, бизнесмен, сел в машину, хлопнул дверью, уехал.

Капитан просканировал краем глаза припаркованные во дворе машины, но машины все были пусты. Если и смотрели на них, то откуда-то из дома – с балконов или из окон.

Отец Михаил внезапно притормозил, тоже что-то почувствовал.

– Следят за нами, отец Михаил, – негромко проговорил Голощек, не меняя выражения лица.

– Следят, – согласился тот, однако вид у него не был испуганный, разве что озабоченный слегка.

– А кто следит?

– А бог его знает, – беспечно отвечал отец Михаил.

Конечно, про Бога тут вспомнить было самое время. Да к тому же батюшке. Но капитан не был духовным лицом и не мог так безоглядно рассчитывать на Бога, как отец Михаил или даже дьячок Антоний, хоть и не священник, но лицо тоже от религии не далекое. Тут надо было срочно прояснять ситуацию, потому что, случись чего, даже бегством они не спасутся. А из тех, кто может отпор дать, один только капитан Голощек и есть. Но связаны у него руки, рядом заложниками Катерина, отец Михаил, ну и дьячок, конечно, тоже, чтобы его нечистая забрала… Эх, эх, не на это рассчитывал капитан Голощек, покидая свою часть, не об этом думал.

Впрочем, что это он? Кого хороним, да еще раньше времени… Ничего же не случилось пока, поглядим, что дальше будет… А взгляд, что же, что взгляд, могло и показаться. Да и вряд ли враги прямо тут, посреди города, ввяжутся в потасовку – не любят секретные люди скандалов.

– Что делать будем? – спросил Голощек у отца Михаила.

Отец Михаил открыл было рот, но сказать ничего не сказал; словно бы из-под земли выкатился перед ними шустрый парнишка – из тех, кого раз увидишь, а потом никогда не вспомнишь. Роста среднего и вида тоже среднего, сложения скорее щуплого, под дроглой курточкой спрятанного, нос то ли уточкой, то ли картошкой, не разберешь, глаза голубые, пронзительные, лет то ли восемнадцать, то ли все тридцать уже.

– Чего тебе, пацан? – Капитан был настороже, глазами ощупывал мальца: вид ничего не значит, выучка важнее. Чтобы нож метнуть или подколоть, большой силы не надо, а итог может быть печальный, совсем никуда не годный может быть итог.

– Дай закурить, пехота. – Парень ослепительно улыбался, глядел капитану прямо в глаза.

Капитан хотел было ему сказать и за пехоту, и за закурить, и за возраст молодой, но тот не дал:

– Писателя ищете?

И хоть глядел по-прежнему на Голощека, было ясно, что вопрос задавал не ему, а прямо отцу Михаилу.

Тот просверлил нахала взором, поколебался, прогудел негромко:

– Может быть…

– Ну давай, пехота, не тормози, – это мальчонка уже капитану, – угости сигареткой.

Подивившись такой конспирации, капитан сноровисто вытащил из кармана пачку «Мальборо», протянул голубоглазому. Тот потащил сигареты наружу – одну, вторую, третью – не торопясь, по очереди. Сам же говорил углом рта, быстро, но отчетливо:

– Писателя вашего здесь нет. За ним темные охоту начали, пришлось ноги делать. Да вы не меньжуйтесь, не пропадете. Я как раз за вами, доставлю в надежное место. Лады?