Ангел пригляда

Он не знал, чего ждать от Люцифера, готовился ко всему. Да, тот был братом, но это во вторую очередь. В первую он был злом, настоящим клубком грехов в последнем, самом ярком их выражении. Как Бог есть свет, любовь, милосердие, добро, так и дьявол был тьмой, гордыней, злобой – расширяйте список до бесконечности, и все это был Сатана.

Сейчас, здесь, на земле, когда божественные силы Михаила почти иссякли, поднимет ли Люцифер руку на брата, решится ли на братоубийство? А он сам, Михаил, разве не готов на это, и не братоубийство ли назначено ему в конце времен, в битве при Мегиддо? Да, все так. Но он остановит Люцифера в честном бою, равном, справедливом, а вот когда нанесет удар Дьявол? Уж слишком велико искушение, а искушение – единственное, чему готов уступить его черный брат.

Да и почему бы не уступить, скажите? Если Люцифер в нарушение договора убьет рядового ангела пригляда, небесное воинство обрушится на него всей своей силой во главе с владыкой судьбы Михаилом. А если убьют самого Михаила, кто поведет ангелов в бой? Исчез, пропал в глубинах космоса младший брат Гавриил, а больше нет на небесах архангелов, равных первым трем. И, значит, если он, Михаил, погибнет от братской руки, то небеса останутся без архистратига… а Люцифер рано или поздно двинется на них войной.

Так что же, он ошибся, не следовало спускаться на равнины? Но ведь вечный договор, кажется, все предусмотрел. Все, кроме предательства и измены. А это то, о чем надо думать в первую очередь, имея дело с Люцифером, с Дием, как зовут его тут, внизу…

От мрачных мыслей отвлек его шум шагов. Разумеется, это был Люцифер, и он опаздывал – очень в его духе. Вечная гордыня – кого ждут, тот и главный. И чем дольше ждут, тем, значит, он важнее. Но Михаилу все равно: пусть хоть на целую вечность опоздает, лишь бы появился в конце концов. Здесь, сейчас, должна решиться судьба мира – и если не всего, то, как минимум, этой планеты, на твердыне которой стоит он сейчас своими смертными подошвами, обутыми в неказистые, но крепкие ботинки тульской обувной фабрики.

Шаги раздавались ясно, были неторопливыми, отчетливыми, даже эхо не размывало их. Они все звучали и звучали, и никак не могли приблизиться, утихнуть, остановиться. Казалось, прошла уже целая вечность, когда двери растворились, и в цех вошел брат…

Если бы здесь сейчас оказался Юрий Алексеевич Суббота, он бы немало был удивлен, опознав в пришельце не кого-нибудь, а жовиального любителя коктейлей и женщин Леонарда, состоящего на вечной службе у могущественного князя Томаса Вольфовича Гениус-Лоцмана. Именно Леонард в вечернем черном костюме, с жарко-красной розой в петлице, шествовал сейчас прямо к Михаилу. И хотя явился он в человеческом теле, но вид его был страшен и грозен, в глазах, ослепляя, сияли молнии, и визжало вокруг раздираемое бессмертными крылами пространство.

– Брат?! – воскликнул архистратиг и, изумленный, шагнул вперед.

Леонард улыбнулся, глядел на Михаила с любовью. Тот сделал еще шаг, хотел заключить брата в объятия, но вовремя опомнился – не было у ангелов привычки касаться друг друга, лишь сливались иногда их бессмертные души в священном порыве любви и восхищения. Целую вечность архангелы смотрели друг на друга, наконец Михаил выговорил:

– Значит, ты вернулся, Гавриил?

– Как видишь, – отвечал Леонард, по-прежнему улыбаясь.

– Почему же не раньше… Я остался совсем один. Сначала Отец, потом ты…

– Ты ведь знаешь, я ушел искать Отца.

– И что же? Нашел?

Михаил смотрел на брата с жадным нетерпением. Тот выдержал взгляд, но лицо его выдавало легкую печаль.

– Его нигде нет. Он либо сокрылся так надежно, что даже нам его не найти, либо…

Он запнулся.

– Либо?..

– Исчез.

Михаил нахмурился: запахло ересью, безумием. Отец не мог исчезнуть, он бессмертный, бесконечный, всезнающий, вездесущий. Воле его нет границ.

– Именно потому и мог, – кивнул Гавриил, словно мысли его прочитал. – Потому что воля его стоит над всем. И даже над его собственным бытием.

– По-твоему, Бог умер?! – Михаил не верил своим ушам.

Гавриил не спешил с ответом, окинул взглядом проваленный высокий потолок, неровные штукатуренные стены… Покачал головой, пожал плечами.

– Надо смотреть правде в глаза – Бога давно никто не видел.

– Его никто никогда не видел! – гневно перебил брата Михаил. – Но это не значит, что его нет… И тем более не было.

– Видишь, ты тоже об этом думал…

Михаил вздрогнул. Да, он думал об этом. Но нельзя, чтобы об этом думали другие.

– Что ты говоришь?! Как смеешь ты…

– Оставь, Михаил, – устало проговорил брат. – Вот уже почти две тысячи лет – никакого знака нам, ангелам, ни единого знамения, ничего.

– Но до этого были и знаки, и знамения, и ясно являлась воля Его!

Михаил почувствовал, что закипает… но остановил себя. Не для того он сюда явился, чтобы воевать с блудным братом, надо было остыть. Гавриил тоже опустил глаза, молчал, стараясь не гневить архистратига. Михаил вдохнул раз, другой, ярость медленно опадала в нем. Поговорить о чем-нибудь другом – спокойном, безопасном…