Ангел пригляда

– Ты – с другой стороны. Как бы сказать… Темный сновидец.

Суббота глядел в окно. Легче ему стало или тяжелее, он не знал. Наверное, тяжелее. Хуже, надсаднее. Обреченнее. Но он все-таки спросил:

– А почему я с другой стороны? Почему не с той, где архангел? Что я сделал такого, что оказался с другой стороны…

– Ничего. В этом-то вся проблема. Ты ничего не сделал, чтобы оказаться с той стороны. Понимаешь теперь?

Суббота заиграл желваками.

– Но это и хорошо, – сказала она утешительно. – Им ты все равно не мог помочь, а здесь тебя ценят.

Но он уже не слушал ее, смотрел рассеянно в сторону.

– О чем ты думаешь?

И тут он как в воду головой бросился:

– Это правда, что ты – Змей?

От неожиданности она ударила по тормозам, он чуть не впаялся в лобовое стекло, едва успел подставить руки. Машина встала у обочины.

– Кто тебе сказал такую глупость? – голос ее дрожал. – Гениус, да?

Он молчал, не смотрел на нее.

– Но ты же не веришь этому, нет? – она волновалась. – Я не могу быть змеем, я женщина. Вот, потрогай мою кожу. Она мягкая, теплая… А змеи противные, холодные, мерзкие.

Он молчал. Она шумно выдохнула, борясь с яростью.

– Пойми же, – сказала, – Гениус просто хочет оклеветать меня, он это специально… Он ухаживал за мной, но я дала ему отлуп.

– Почему? – спросил Суббота ровным голосом.

Она долго смотрела на него, не отводила взгляда.

– Потому что я люблю тебя, – проговорила наконец срывающимся голосом. – Люблю… ты – единственный. Ради тебя я готова на все.

Он засмеялся, некрасиво кривя рот.

– Я – единственный, – повторил он горько. – Господи, Боже мой! Что тебе от меня нужно, скажи честно и не морочь голову, я и так все сделаю…

Она посмотрела на него с болью, закусила губу. Сидела молча, наверное, целую вечность. Он тоже не произнес ни слова. Как она посмела говорить про любовь ему, ему, которого никто не любил и который тоже не любил никого в целом свете!

– Поедем, – сказала она наконец, – нужно спрятать тебя. От князя и его желтоглазых…

Глава 16 Братья

Встреча была назначена. Михаил ждал брата в десять вечера на заброшенном цементном заводе.

В Москве и вокруг нее много было такого, заброшенного… Когда-то, когда деньги текли в страну рекой, бизнесмены и бандиты горло грызли друг другу за места в городе. Чтобы захватить недвижимость и землю, банкротили целые предприятия, убивали владельцев, расселяли и ломали крепкие старинные дома: бизнес показывал городу и миру свои волчьи зубы. «Ничего личного, – как бы говорил он, – только бизнес…»

И личного, правда, почти ничего не осталось. Точнее, все более или менее ценное переходило в другие руки – чуть более цепкие, чуть более вороватые, чуть более кровавые. Исключая отдельных граждан с гипертрофированным чувством собственного достоинства, народ относился к этому со стоическим спокойствием: да, воруют, да, убивают – но ведь это и есть жизнь, из этого она и состоит, а как иначе? И даже когда воровали у них и убивали их самих, обыватели, исчерпав первый прилив негодования, продолжали качать головами и вздыхать: ничего не поделаешь, жизнь, жизнь… Грабеж, убийства, обман – все это было, на самом деле, неважно. Куда важнее была ненависть к либералам, демократам, оппозиционерам, интеллектуалам и прочим национал-предателям. Эта ненависть прожигала мозг, как паяльная лампа, и там, в лакунах, заводились микробы такого мракобесия, какого не видела Россия со времен Ивана Грозного.

А покинутые заводы и дома появились в Москве оттого, что оттяпывали куски не по зубам, какие даже съесть не могли, – то есть ни построить на их месте новое, ни обустроить старое. Вот и стояли по всему городу пустые, медленно истлевающие развалины…

На месте одной из таких развалин, точнее целого комплекса, и должны были встретиться архангел и Люцифер. Почему именно там? Для вящей секретности, чтобы без чужих любопытных глаз. Взрывной характер Сатаны известен был и небу, и преисподней, да и сам Михаил большим терпением не отличался. Трудно сдерживать себя в серьезных вопросах, когда ты – первый после Бога. И вот теперь первый собирался встретиться со вторым. Или, точнее, добро во всей своей грозной силе должно было пересечься с воплощенным злом и посмотреть друг другу в глаза для последнего разговора.

Со стороны это выглядело встречей двух братьев, не видевшихся, по самым скромным подсчетам, несколько тысячелетий, а то и больше – смотря какую версию развития событий принимать за основную. Для Михаила время не имело значения, чего нельзя было сказать о Сатанаиле. Одно дело пребывать в эмпиреях, в зените невозможной силы и славы, и совсем другое – терзаться муками в земном аду. Тут каждая секунда стоила вечности.

Михаил неподвижно стоял под сводами огромного старого цеха, ждал, а вокруг ходило гулкое эхо, возникавшее само по себе, от одной только тишины.