Ангел пригляда

Впрочем, старости Суббота не боялся, от старости всегда имел он надежную защиту – безносую, безглазую красавицу смерть. Она, утешительница, уравнивала всех, побеждала любые беды, горести и несчастья, и пришла бы на выручку, стоило только махнуть призывно рукой. И сладко, и удивительно было сознавать, что в единый миг может все кончиться, и никто не прольет по нему слезы, никто не пожалеет, как будто не было на свете ни писателя такого, ни человека.

А обижаться тут не приходилось: это же он жил, не другой кто-то, и как жил?! Никому он не был ни другом, ни братом, не стал мужем ни одной женщине, родственников, простых крестьян, знать не желал. Единственный был дан ему дар, писательский, и тот он не реализовал, из гонора, из брезгливости: печатаете недостойных? – так не видать же вам меня как своих ушей, сто раз пожалеете, но будет поздно. А на самом деле причиной всему – простой паралич воли. Нужно было собраться в кулак, прыгнуть через голову, написать такое, чего никто еще не писал. Трудно? Трудно, конечно… Может, и совсем невозможно. Но попытаться-то было надо. Попытаться, попробовать, чтобы совесть была чиста, чтобы не клепать на людей попусту. И вот если это, великое, небывалое, не нашло бы своих читателей – тогда что ж, тогда, конечно, пей, мизантропствуй, не ставь в грош ни Бога, ни человечество. Но только тогда, никак не раньше!

…Черный, стоя над ним, давно уже что-то говорил, шевелил беззвучно губами. Суббота потряс головой, приходя в себя, звуки выплыли из ваты, стали постукивать, глухо взрываться, набирая понемногу силу и объем:

– Не упрямьтесь, Юрий Алексеевич, запишите сон. Вам же лучше будет.

Черный вдруг умолк, повернулся к полуоткрытой двери. Оттуда исходило какое-то тихое прерывистое бульканье, словно взрезали острым ножом садовый шланг и из него толчками, как кровь из горла, выходила наружу вода. Потом раздался невнятный шум: что-то тяжелое мягко повалилось на пол.

«Что же это упало?» – подумал Суббота, увидев показавшуюся в дверях Диану. Была она почему-то вся мокрая, в мокрых джинсах, по лицу стекали слезы, а рукав белой блузки запачкался красным. Черный быстро потянулся к пистолету.

– Нарушаете должностную инструкцию, – сказала Диана сухо. Но еще раньше левая рука ее совершила неуловимое движение, и черный упал, схватив себя за кадык. Суббота услышал знакомый булькающий звук, черный рвал и не мог вырвать из горла короткий метательный нож… Очки свалились с него, в широко открытых глазах вспыхивал и потухал желтый огонь.

Диана повернулась к Субботе, глядела в упор, была в этот миг красива страшной, отвратительной красотой убийцы.

– Идем, – сказала сквозь зубы.

Суббота послушно поднялся. Диана взяла его за руку, потянула прочь…

Они вышли в темный коридор, который медленно поднимался вверх. Диана шла впереди, оставляя на полу влажные скользкие следы. Надо было беречься и не ступить в них случайно, чтобы не упасть.

Через сотню метров коридор резко завернул налево – они стояли в самом центре огромного океанариума.

По бокам и над головой – всюду зияла таинственная темно-голубая бездна, слегка подсвеченная невидимыми прожекторами. Стены были так прозрачны, что прямо из воздуха рождались длинные тени, внезапно разворачивались и, махнув хвостом, растворялись в нефритовой зеленоватой толще.

Неслышно шевеля щупальцами, повисли сбоку лиловые медузы, косили на них голодным глазом жаднозубые тигровые акулы, дворовым хулиганом глядела из темного укрытия злобная мурена, замерла в тысячелетней пустоте старейшая из хрящевых – химера, юрко метнулась, блеснула скользким пурпуром рыба-клоун, гневно плюнула чернилами каракатица…

Огромный, тесня пространство, подкрадывался к гигантскому кальмару кашалот, серый, как автобус, с узкой зубастой щелью вместо рта, а тот, не ведая опасности, беспечный, фиолетовый, выталкивал струи, продвигался хвостом вперед.

Медленно, величественно летел на широчайших крыльях морской дьявол. Застыли, как неживые, разноцветные яркие кораллы, только подводный ветер слегка колебал их, тревожил сонное забытье – и мелким пунктиром штриховали воду серебряные стайки мальков.

Все это было так необыкновенно, что Суббота сам почувствовал себя планктоном, инфузорией, призванной окончить жизнь свою в длинном многоугольном желудке кашалота или синего кита…

Он стал понемногу вспоминать события вчерашнего дня. Вспомнил, как говорили они с хилиархом, доверительно, как два друга, или, точнее, два заговорщика. Вспомнил, как что-то вдруг тонко укололо его в шею и он потерял сознание, хотя и не совсем. Как, придерживая под руки, вели его двое черных, как грузили в небольшую субмарину, которая нырнула в неожиданно разверзшуюся под ними гладь океана… Как высадили из субмарины, провели в комнату и уложили на диван. А он-то полагал, что это тоже был сон. Выходит, нет, обманулся, коварный Лоцман законопатил его в океанскую тюрьму, откуда нет иного пути, кроме как на подводной лодке…

– Ты плавать умеешь? – Диана повернулась, глядела внимательно.

Он пожал плечами: