Ангел с Чёртова острова

Толстяка от меня отделяли всего несколько метров. «Астрид Барос, – написала я. И поменяла буквы местами: – Диртса Сораб, Диртса Сораб, Диртса Сораб».

Толстяк опустился в кресло напротив, но задел при этом столик, и моя ручка полетела на пол. Я хотела закричать, но только молча хватала ртом воздух, словно чересчур долго пробыла под водой. Толстяк наклонился вперед и схватил меня за руку.

Я попыталась вскочить, зацепилась ногой за лямку рюкзака, и, пока пыталась выпутаться, толстяк схватил меня за обе руки.

Я опять открыла рот, собираясь закричать, однако изо рта вырвалось лишь слабое шипение. От мужчины пахло совсем как в клетке у бабушкиных кроликов, и сперва мне почудилось, будто он плачет, но потом я разглядела, что по щеке у него ползет капля пота. Голос из динамиков сообщил название следующей станции.

– Не бойся, – сказал по-шведски толстяк и улыбнулся, а лицо его от улыбки сделалось похожим на морду голодного моржа.

«Диртса Сораб, Диртса Сораб, Диртса Сораб», – крутилось у меня в голове, а ноги мои словно уснули.

– Я хочу дать тебе кое-что, – добавил толстяк и сунул руку в карман рубашки. Я вырвала руки, но нога застряла капитально. Толстяк нашел наконец то, что искал, а руки его были похожи на две рыбы-камбалы, которые открывали рот и пытались меня схватить. Во рту у меня пересохло, дыхание перехватило.

Поезд замедлил ход, и я закрыла глаза, но так было еще страшнее – казалось, будто меня заперли в подвале, а рядом находился еще кто-то, кого я не видела, но о чьем присутствии догадывалась. Я снова открыла глаза. Толстяк оперся о столик и поднялся.

– Благослови Господь твое путешествие, – сказал он. Встать толстяку оказалось непросто, и от напряжения лицо его покраснело, как помидор. А потом он положил передо мной листок бумаги и двинулся к двери.

Не смея шелохнуться, я дождалась, когда он выйдет на перрон, и только когда поезд снова двинулся, взяла листок в руки.

На бумаге был изображен ягненок, которого пастух вытаскивает из ямы. «Псалом 23, Господь – пастырь мой, я ни в чем не буду нуждаться», – прочла я слова под картинкой.

От облегчения я едва не разревелась. Проповедник! Обычный проповедник и никакой не похититель детей! Я откинулась на сиденье, но глаза решила не закрывать. От стука колес меня клонило в сон, поэтому я снова выпрямилась и, чтобы стряхнуть дремоту, принялась вспоминать названия столиц в разных странах. Однако, расправившись со Скандинавией, я, как всегда, подумала о Братиславе и Праге, а когда я вспоминаю о столицах Чехии и Словакии, то, естественно, думаю о папе. В тот день, когда папа сказал мне, что они с мамой разводятся, он заплакал – таким я его никогда прежде не видела. Бывало, конечно, что его глаза подозрительно блестели, когда он смотрел кино про ковбоев, особенно если там на одного ковбоя ополчался весь белый свет. Или, например, когда Норвегия играла в футбол с Чехией, папа утирал слезы, причем во время исполнения обоих гимнов. Но рассказывая, что они с мамой больше не будут жить вместе, он рыдал, как ребенок, хотя именно он первым нашел себе новую девушку.

Сперва я думала, что слезы – это хорошо. Я вот, например, плачу, когда сделаю что-нибудь не очень хорошее, а потом раскаиваюсь и хочу попросить прощения. Однако вскоре я поняла: ничего хорошего в том, что папа плачет, нет. И то, что с этого момента родители перестанут ссориться, я тогда тоже еще не знала. Когда развелись родители Дорте – это девочка, что живет по соседству, – то ее папа выбросил во двор все мамины вещи. А мама моего одноклассника Стиана накинулась на его папу с кулаками и сломала ему ключицу. Мои же мама с папой теперь почти не ссорились. И не кричали друг на дружку. Мама сказала, что они просто выросли друг из друга. Глупее ничего в жизни я не слыхала. Вырастают из одежды, а не из людей. А по словам папы, они теперь стали просто добрыми друзьями, и вот тогда-то мне и расхотелось вырастать. Ведь дружба – это самое замечательное на свете. Как же можно развестись со своим другом? Нет, мне, конечно, не хотелось, чтобы мама с папой ссорились, но тогда, по крайней мере, все было бы более понятно.

Бабушка говорит, что в жизни людям всегда приходится сталкиваться с подводными камнями – это нужно, чтобы как следует прочувствовать жизнь. По словам бабушки, жизнь – это не только солнечные деньки. Лишь оказавшись под дождем, мы начинаем по-настоящему ценить солнце. И я ее понимаю. Отлично понимаю. Вот только когда я сказала бабушке, что ей следовало бы научить этому собственную дочь, бабушка заплакала. И это был единственный раз, когда я видела, как плачет бабушка.

11

Похоже, я все-таки задремала, потому что проснулась от толчка, когда поезд стал тормозить перед станцией. Сердце бешено заколотилось: я испугалась, что проспала. Торопливо вытащив из кармана мобильник, я посмотрела на часы. Кроме меня и скаутов, в вагоне никого не осталось.