Ангел с Чёртова острова

– Я выучил его в университете. Когда был молодым, Югославия была довольно закрытой страной, но однажды в поезде я познакомился со шведом, а у того были кассеты с записями Корнелиса Вресвика. Шведского я тогда не знал, но все равно словно понимал каждое слово в его песнях.

Я подбирала слова. Хотела сказать что-то взрослое. Мудрое. Наподобие тех фраз, от которых бабушка восхищенно хлопает в ладоши и заявляет, что меня ждет большое будущее.

– А имя у него какое-то не шведское, – наконец выпалила я.

Мило Милодрагович беззвучно рассмеялся.

– Верно, – сказал он, – Корнелис родился в Голландии и, по-моему, никогда шведом себя не считал. Мне кажется, он всегда чувствовал себя слегка непохожим на всех остальных.

В груди у меня защемило, и я несколько раз сглотнула. Рассказывая, каково ему в Норвегии, папа часто говорит то же самое. Когда он пошел в школу в Конгсвингере, то уже умел читать и писать, но некоторые одноклассницы все равно дразнили его и говорили, что имя у него звучит как название болезни.

– И вы поехали в Швецию, чтобы с ним познакомиться? – спросила я.

Мило Милодрагович снова улыбнулся своей учительской улыбкой.

– Нет, он умер задолго до того, как я приехал в Швецию. Но, похоронив Сугхру, я просто вышел на дорогу, поймал попутку и доехал до вокзала. Спустя неделю я был в Швеции. Добравшись до Стокгольма, я положил на могилу Корнелиса розу и продолжил путь, – сказал он.

– И куда вы шли? – спросила я.

– Куда ноги несли, – ответил Мило.

37

На острове у Мило Милодраговича имелось три укромных места. Помимо той пещеры, в которой мы с ним сидели, и той, где мы с мамой и папой ночевали, у него был еще и грот неподалеку от того дерева, где я привязала свою лодку. Но больше всего ему нравилось ночевать прямо под открытым небом, что он и делал, когда на острове никого больше не было.

– Как же вы спите, когда на улице так светло? – удивилась я.

– Я просто закрываю глаза, – ответил он, – а кстати, ты знала, что дельфины спят с открытыми глазами?

– Нет, – призналась я, – этого я не знала. Будем надеяться, что похитители, в отличие от дельфинов, глаза закрывают.

Мило Милодрагович рассмеялся.

– Насколько я могу судить, типам вроде этих быстро все наскучивает. А когда тебе скучно, ты теряешь бдительность, – сказал он.

– Но у них есть оружие, – напомнила ему я.

– Это даже лучше. Они думают, что оружие их защитит, и ошибаются.

– И какой у вас план? – спросила я.

– А ты случайно не привезла с собой магнитофон? – спросил он.

Я покачала головой.

– Звуки – прекрасный способ напугать врагов. В древности германские племена окружали противника и использовали свои щиты в качестве рупора. Их голоса приобретали металлический призвук, а эхо усиливалось. А ты, кстати, знала, что от утиного кряканья эха не бывает?

– Нет, – ответила я, – этого я тоже не знала.

– Если бы в моем магнитофоне не сели батарейки, можно было бы включить музыку и так напугать бандитов. Однажды сюда заявилась компания голландцев, и я испробовал этот прием на них – сработало прекрасно.

– Вы поставили им песни Корнелиса Вресвика? – спросила я.

– Нет, – сказал Мило, – если бы я поставил его песни, голландцы бы тут навсегда остались. Я включил им тибетское горловое пение. Голландцев как ветром сдуло – они даже костер не потушили.

Я кивнула. Понятно, почему они убежали. Тибетское горловое пение похоже на звук, который получается, если водить смычком по толстым струнам виолончели. Я слышала его однажды по телевизору, и потом мне всю ночь снились кошмары.

– Хм. План. Так какой же у нас план? – задумчиво проговорил он. Мы отвлеклись от темы и так долго говорили о посторонних вещах, что про план-то я и забыла.

Мило Милодрагович взглянул на часы.

– Сейчас – самое темное время суток, хотя с виду и не скажешь. Вчера бандиты караулили одного заложника и спали по очереди. Но сегодня к заложнику прибавились еще твои родители, так что не исключено, что их теперь будут сторожить вдвоем. Тогда задача усложняется. Ладно, буду решать по ситуации. Заранее тут не спланируешь.

– Будете решать? – переспросила я.

– В смысле? – не понял он.

– Вы сказали – буду решать, а не будем решать.

Мило Милодрагович пристально посмотрел на меня.

– Ты похожа на моего сына. Ну ладно. Будем решать. Но действовать мы с тобой будем осторожно, и ты будешь меня слушаться.

– Даю слово! – И я по-скаутски взмахнула рукой.

– Это чего такое? – удивился он.

– Это такая клятва.

– Ладно. Будем надеяться, что он нам поможет. – Мило ткнул пальцем куда-то вверх, в сторону холма.

– Но у папы нога сломана, – сказала я.

– Я не о нем. Я о том, кто сидит повыше. – Мило поцеловал висящий у него на шее крест и поднялся. Взяв с полки моток изоленты и нож, он положил все это в карман, а с пола подобрал свернутую веревку и повесил ее на плечо, как лассо.

Я уже собралась двинуться вверх по тропинке, когда Мило меня остановил.

– Погоди-ка, Астрид Барос, – сказал он, – может, план у нас и не особо толковый, но одну вещь мы с тобой должны учесть обязательно.

– Какую? – спросила я.

– Название! Плану нужно название. Есть у тебя идеи?