Ангел с Чёртова острова

Возле другой палатки все повторилось. Я слышала чье-то сопение, но ничего похожего на звуки, которые издавали во сне мама с папой. Я хотела снова развести руками, но в этот момент на стенке палатки образовалась выпуклость, будто кто-то пытался пробить ее головой. «Ой, он сейчас вылезет наружу!» – испугалась я, но тут выпуклость исчезла. Кто-то просто перевернулся во сне на другой бок. И тут до меня наконец донеслось знакомое сопение, как в те времена, когда мама спала, повернувшись ко мне лицом, а с другой стороны лежал папа.

Я показала на палатку и с улыбкой закивала Мило.

* * *

Мило отполз ко второй палатке, и в сердце мое закрались опасения: то, что получилось у Вилли, Билли и Дилли на Аляске, вовсе не обязательно получится у нас здесь, в Швеции. Палатка была не очень большой, поэтому петли лассо хватило бы в самый раз. Но накинуть лассо на палатку было непросто даже огромному, как медведь, Мило Милодраговичу. Я убеждала себя, что это не страшно. Главное – не шуметь, и тогда мы доберемся до лодки, не перебудив при этом похитителей.

Мило высунулся из-за палатки. В правой руке он сжимал конец веревки и здоровенную палку, а другой рукой он взмахнул, словно набрасывая лассо. Сперва я не поняла: то ли это знак, что ему удалось заблокировать вход в палатку, то ли просто призыв не шуметь. Однако потом он показал на палатку и кивнул.

Я попыталась вспомнить что-нибудь, о чем читала и что могло бы сейчас пригодиться, но у меня кружилась голова, и думать я могла лишь о том, как усмирить дрожь в руках.

Раз.

Два.

Три.

На счет «три» я воткнула нож в стенку палатки и дернула его сперва вниз, а потом – в сторону, словно вычерчивая букву «L». По светлым кудряшкам я узнала Юлленшёльда, очень похожего на свои фотографии в газетах. Он лежал слева, ногами ко мне. В середине спал папа, а рядом – мама. Ноги у Юлленшёльда и мамы были связаны, руки у всех троих стягивали белые резинки. Но, несмотря на резинки, мама с папой лежали, держась за руки.

Как лучше всего разбудить родителей, когда они находятся в плену у бандитов? Такого в школе не проходят. И кого из них будить первым, я тоже не знала. Папу, который спит как убитый, даже если вокруг сверкают молнии и гремит гром? Или маму, у которой сон чуткий, однако, если ее резко разбудить, она запросто может вскрикнуть? Я осторожно дернула папу за здоровую ногу. Ничего. Папа сопел как ни в чем не бывало. Я дернула сильнее. И снова ничего. И тогда я дернула изо всех сил. Папа заморгал. Только ничего не говори, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, – молила я про себя. Папа огляделся, и его взгляд наткнулся на меня. Прижав палец к губам, я кивнула сперва на маму и шведа, а затем – вбок.

В ответ папа тоже кивнул, ладонью зажал маме рот и принялся что-то нашептывать ей на ухо. Может, Юлленшёльда разбудил папин шепот, может, сквозняк, а может, я просто нечаянно его задела, но швед вдруг привстал и, прямо как ребенок, принялся озираться вокруг.

Только ничего не говори, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, – снова начала безмолвно умолять его я. Но тут взгляд Юлленшёльда упал на нож в моей руке, и ночную тишину прорезал пронзительный вопль.

41

Сперва ничего не происходило, и я даже решила, что мне показалось. Что этот вопль – плод моего воображения. Но потом в соседней палатке тоже послышалась какая-то возня. А потом все, перебивая друг дружку, закричали.

– Астрид, – позвал меня Мило Милодрагович, – веди их к лодке!

Ноги у мамы стягивала веревка, и я испугалась, что, перерезая веревку, нечаянно порежу и маму. Из соседней палатки донеслись удары, какие бывают, когда моя бабушка выбивает ковры. Стиснув зубы, я взмахнула ножом и перерезала веревку. Мама протянула мне руки, и я разрезала резинки.

Забрав у меня нож, мама в два счета освободила остальных заложников.

– Поведем его вместе, – сказала мама шведу, и тот кивнул.

Пятясь, я вылезла из палатки и выпрямилась во весь рост. Мило Милодрагович стянул веревку на соседней палатке, колышки выскочили из земли, и теперь палатка напоминала парашют, свалившийся на головы двум случайным прохожим. Сам же Мило нещадно колотил палкой по двум фигурам в палатке, и сквозь крики похитителей я ясно услышала, что Мило поет:

Пусть дни уходят, куда хотят,
Нам до них дела нет.
Пройдет сто лет, и вспомним лишь взгляд,
Смотревший нам вослед.

– Бежим! – крикнула я маме с папой. – Быстрее!

Мама и Юлленшёльд вывели папу из палатки и двинулись к тропе. В палатке, возле которой стоял Мило, зияла прореха, а в ней блеснуло лезвие ножа.

– Мило, осторожно! – Я схватила с земли камень и швырнула его, целясь в прореху.

Мило Милодрагович ткнул палкой в прореху, и нож полетел на землю.

– Астрид Барос! – взревел он. – Ты обещала! Беги!

Я кивнула, но ноги не слушались. Нет, бросать его нельзя. Покинуть друга в беде – это уж совсем ни в какие ворота.

– Астрид! – позвала меня мама.