Ангел тьмы

Но что же со всеми прочими случаями, упоминавшимися мистером Пиктоном и доктором Крайцлером, спросил тогда мистер Дэрроу, случаями, когда женщины несомненно убивали своих детей и были признаны вменяемыми судом и присяжными? Как же Лидия Шерман, к примеру? Лидия Шерман, ответил доктор Уайт, к сожалению, совершила свои преступления в то время, когда психиатрия пребывала в куда более примитивном состоянии; более того, люди питали такое отвращение к убийствам, в коих обвинили «Королеву отравителей», и против нее имелось столько улик и столько свидетелей, что вероятность справедливого процесса, а уж тем более признания ее умственной неполноценности, была практически равна нулю. Алиенисты того времени были слишком простодушны, чтобы понять, что же не так с этой женщиной, а публика жаждала мести: вот так просто доктор Уайт объяснил, почему судьба Лидии Шерман была решена. Тогда мистер Дэрроу спросил доктора Уайта, не повторяется ли – а то и вовсе побеждает, – на его взгляд, сейчас подобная несправедливость в виде попытки штата Нью-Йорк обвинить и казнить Либби Хатч? Да, торжественно ответил доктор Уайт, – и на самом деле, поскольку Либби Хатч, по его мнению, невиновна, несправедливость эта еще значительнее.

Наконец, выступление защиты завершила миссис Кэди Стэнтон. Вопросы мистера Дэрроу к ней были особенно хитроумны: как завзятый борец за права женщин, он спросил, не кажется ли миссис Кэди Стэнтон, что представительницы ее пола вынуждены смириться со всеми тяготами, равно как и преимуществами равенства? Не думает ли она, что им не стоит позволять «прятаться за своими юбками», использовать свой пол в качестве оправдания или даже объяснения подобных убийств? Разумеется, отвечала миссис Кэди Стэнтон; и если бы преступление, в котором обвиняют Либби Хатч, не касалось убийства собственных детей, старая суфражистка даже не подумала бы приезжать в Боллстон-Спа давать показания. Но в этом единственном вопросе, в деторождении и воспитании, сказала она, мужчины и женщины никогда не были и никогда не смогут быть равными. Повторяя то, что она сообщила нам, посетив № 808 на Бродвее, миссис Кэди Стэнтон прочла присяжным и зрителям лекцию о «божественной созидающей силе» женщины, очевидной в связи матери и ребенка. Если эта сила использовалась со злым умыслом, сообщила она, сие уже не могло быть деянием женщины: в конце концов, ни одна женщина не способна предать силу, которая, будучи божественной, оказывалась значительней ее собственной воли. Нет, если женщина совершает насилие над собственными детьми, она или безумна, или ее к этому как-то вынудило мужское общество – а, вероятно, справедливо и то, и другое сразу.

Последнее заявление мистеру Пиктону было особенно тяжко оспорить на перекрестном допросе – ведь он за время, проведенное с доктором Крайцлером, понял, в какой значительной степени на действия Либби Хатч, по всей видимости, повлияло общество мужчин. Но и мистер Пиктон, и доктор полагали, что, несмотря на сие влияние, Либби по-прежнему юридически ответственна за свои поступки, и мистер Пиктон спросил у миссис Кэди Стэнтон, согласна ли она с этим. Нет, возразила она, бросив на доктора взгляд, говоривший, что, хоть ей и не дозволено сообщать об этом, она все равно убеждена в том, что он вовлечен в некую таинственную охоту на ведьм. Нет, сказала она, женщину, измученную и загнанную настолько, что она оказалась способна на убийство своих детей, разумеется, довело до безумия – безумия в юридическом смысле, естественно, означающего отсутствие осведомленности о природе своих поступков или же их неправоте, – мужское общество. А поскольку ни свидетель-эксперт обвинения, ни психиатр со стороны защиты не сочли Либби на самом деле безумной, она не могла совершить этого преступления.