Ангел тьмы

– О да, мы вернемся, – быстро подтвердила мисс Говард. – Но не расскажете ли мне хоть какие-то основные факты? – Она двинулась через лужайку к двери домика. – Вы всегда здесь жили?

– Да, – ответил Фрэнклин, потом осекся. – Простите – могу я вам что-нибудь предложить? Может, что-нибудь попить или…

– Да, это будет очень мило с вашей стороны. Дорога была долгой и пыльной.

– А ваши… ваши люди там? – уточнил Фрэнклин, указывая на экипаж.

– Хм-м? – протянула мисс Говард. – О… Нет, о них переживать не стоит. Я все равно долго не задержусь. Приберегу вопросы на завтра, когда вернется ваша мать.

– Что ж, тогда – пожалуйста, входите.

Быстро глянув на нас и кивнув, что означало приказ оставаться на месте, мисс Говард исчезла в маленьком доме, а хозяин счистил с башмаков грязь и навоз о старую решетку для обуви, прикрученную к каменным ступеням за дверью.

– Не понимаю, – выпалил я, когда они вошли. – Это вот здесь и выросла Либби Хатч?

– Что-то не очень сходится, верно? – ответил Сайрус и вылез из экипажа размять ноги. – Но ведь никогда не узнаешь, как…

– Сеньорито Стиви, – позвал меня Эль Ниньо, убирая свой лук. – Этот человек – он не сделает вреда леди?

– Вряд ли, – ответил я, почесывая голову.

– Ага, – кивнул абориген и улегся на заднем сиденье. – Тогда Эль Ниньо будет спать. – Но прежде чем закрыть глаза, он поднял голову и посмотрел на меня еще раз. – Сеньорито Стиви… наша дорога к маленькой Ане странная, да? Или это только Эль Ниньо не понимает?

– Нет, ты все понимаешь правильно, – сообщил я, прикурив сигарету. – Странная дорога, это верно…

Глава 49

Мисс Говард возвратилась примерно через полчаса, но этого времени ей хватило, чтобы обнаружить кое-какие небезынтересные крупицы информации, коей она отказалась делиться с нами, пока мы не вернулись тем вечером в дом мистера Пиктона и не собрались вокруг грифельной доски вместе с доктором и всеми остальными.

Похоже, дом, который мы видели, был очень стар, и комнат в нем было всего ничего, причем только две из них – спальни. Братья Фрэнклин делили одну из них, а Либби все детство и ранние годы юности спала в кроватке в родительской. В этой каморке не было ни разделяющих штор, ни перегородок, так что большую часть жизни Либби вела в полном отсутствии уединения, каковой факт доктор счел весьма важным. Очевидно, и он, и доктор Майер провели немалую работу касательно детей, которые почти никогда не оказывались без родительского присмотра, и выяснили, что такие дети сталкивались с целой кучей проблем, когда дело доходило до взаимоотношений с внешним миром: они обычно оказывались раздражительными, чрезмерно чувствительными к любой критике и, согласно выражению доктора, «патологически боялись трудностей, вплоть до состояния, именуемого доктором Краффт-Эбингом “паранойей”». Однако при всем вышесказанном эти самые дети, уже будучи взрослыми, иногда оказывались странно подвержены сомнениям в способностях обрести свой путь в мире: они, как правило, вырастали с сильной потребностью в людском окружении, но в то же время питали обиду и даже ненависть к этому самому окружению.

– Мы, конечно, не говорим о чем-то, совершенно аналогичном физическому насилию или словесным оскорблениям, – объяснял доктор, впервые приступив к заполнению того раздела доски, что был оставлен под факты, касающиеся детства Либби. – Но подобное отсутствие уединения может повлечь за собой множество подобных исходов – и прежде всего неспособность психики развиться в действительно единую, комплексную и независимую сущность.

Я вновь вернулся мыслями к словам мисс Говард о том, что личность Либби в раннем возрасте разбилась на части, которые она так и не смогла собрать.

– Это трудно себе представить, – продолжал доктор. – Сдавленный ужас вынужденности проводить каждый час пробуждения и отхода ко сну в близкой, бдительной компании других людей, ужас редкого, если вообще известного одиночества. Подумайте о невероятной фрустрации и гневе, о чувстве полного – полного…

– Удушья, – закончил Сайрус за доктора, и я знал, что он подумал о детках, коих Либби погубила этим самым способом.

– Именно, Сайрус, – сказал доктор, записав это слово на доске большими буквами и подчеркнув его. – Здесь у нас на самом деле первый ключ, в равной степени подходящий и к загадке мышления Либби, и к очевидной головоломке ее поведения, – удушье. Но, Сара, что же в ее раннем детстве привело к нему? Ее брат навел вас хоть на какие-то мысли?

– Он готов был обсуждать со мной лишь одну тему. Прежде всего, думаю, потому, что не хотел, чтобы об этом услышала их мать. Похоже, Либби изрядно путалась с мальчиками, причем с очень раннего возраста. Она развилась не по годам рано – и в романтическом, и в сексуальном отношении.