– Тебе и без того пришлось ой как несладко, Стиви, – ответила мисс Говард, положив руку мне на плечо. – А там, внизу, приятного может оказаться мало.
– Если решишь подождать здесь, все поймут тебя правильно, – подтвердил доктор.
Я покачал головой:
– Ну нет. Я хочу это увидеть, но… – Пытаясь унять зверскую дрожь, я шагнул на лестницу. – О черт, куда уж тут хуже?
И, осторожно перемещаясь, последовал за фонарем мистера Мура, который, кажется, замер футах в пятнадцати ниже.
– Подожди секундочку, Стиви, прежде чем спускаться окончательно, – крикнул мистер Мур, – я отойду в боковой проход. Все остальные должны поступить точно так же.
– В боковой проход? – эхом повторил я.
– Увидишь, когда слезешь.
И я увидел. У основания шахты, стены которой состояли из грубого бетона, имелся проход в узкий тоннель, уводящий в сторону. Он был достаточно высок, чтобы человек мог пройти, согнувшись, так что можно было вроде как пробежать по нему без особых заминок. Я спустился, и мистер Мур отвел туда сначала меня, а потом и мисс Говард с доктором. Потом он повернул фонарь, по моим прикидкам, в направлении заднего двора, и оказалось, что этот лаз – тоже бетонный – тянется еще на сорок футов. Запах там стоял затхлый, но вовсе не настолько спертый, каким по идее должен был оказаться.
– Тут сквозняк? – спросила мисс Говард, облизнула и подняла палец.
– Становится почти бризом, – отозвался мистер Мур; в свете фонаря его лицо напоминало тыкву в канун Дня всех святых, – когда доберешься до другого конца.
– Но откуда ему здесь взяться? – удивился доктор.
– Все это – часть сюрприза, Ласло, – заявил мистер Мур и двинулся по туннелю к слабому отблеску света, озарявшему дальний конец. Потом сложил свободную руку чашечкой и поднес ко рту: – Люциус! Вы еще там?
– Да, Джон, – донесся в ответ шепот Люциуса. – Только тише вы, черт возьми!
Мы пошаркали дальше, сгорбившись, что твои горняки, и по пути меня осенило:
– Но я не слышу детского плача! – мрачно изрек я.
– Вот именно, – подтвердил мистер Мур тем же загадочным тоном, что и на крыше. – Не слышишь.
Еще через несколько секунд мы достигли конца тоннеля и оказались у маленькой деревянной двери. Она была чуть приоткрыта, а из щели струился свет, который мы заметили раньше. Оказалось, что дверь эта ведет в новую комнату – и когда мы собрались перед ней, меня трясло пуще прежнего. В голове начали сами собой всплывать картинки пыточных камер в подземельях замков: дыбы, железные девы, раскаленные утюги, грязь и крысы – кто знает, чем Либби Хатч могла воспользоваться для воспитания непослушных похищенных деток? Я уже было засомневался, не стоило ли все же остаться и подождать наверху – но вновь подавил сии колебания.
– Ну вот, – объявил мистер Мур. – Все готовы? – Никто не сказал «да», но никто не сказал и «нет», и мистер Мур принял это за знак к продолжению. – Тогда за мной.
Он распахнул дверцу, и мы вошли в комнату.
Первым, что здесь бросалось в глаза, был свет – яркий свет, испускаемый не голыми электрическими лампочками, а весьма симпатичными маленькими светильниками, которые стояли на паре деревянных ночных столиков и комодике, выкрашенном в нежно-розовый цвет. Стены покрывали узорчатые обои с маленькими картинками улыбающихся зверюшек на белом фоне. Обои отражали свет ламп и делали ослепительный свет еще резче – особенно если войти из темного тоннеля. Как мистер Мур и говорил, тяга, которую мы ощущали поначалу, превратилась при входе в комнату будто бы в бриз, причем и впрямь весьма освежающий: как он объяснил нам, его производили электрические вентиляторы внутри небольших вентиляционных шахт, что выходили на задний двор и тянули воздух оттуда. Напротив комодика у другой стены расположилась хорошенькая колыбель с белым кружевным пологом. В третью стену была вмонтирована застекленная оконная рама, а за ней какой-то талантливый художник изобразил тихую пасторальную сцену, напоминавшую о покатых холмах и обширных пастбищах округа Саратога. На полу лежал ковер ручной работы, в углу стояло превосходное дубовое креслокачалка, а повсюду, где только можно, громоздились горы чего ни попадя – от дорогой музыкальной шкатулки до кубиков и чучел животных.
И над поверхностью земли все это составило бы первоклассную детскую.
– Господи Иисусе, – пробормотал я, слишком пораженный, чтобы высказаться как-то иначе.
Мое потрясение лишь усилилось, когда я глянул в угол с креслом.
Там сидел детектив-сержант Люциус, осторожно покачиваясь взад и вперед, а на руках он держал довольную Ану Линарес.
При виде трех ошеломленных лиц детектив-сержант чуть покраснел.
– Мне пришлось сменить ей подгузник, чтобы перестала плакать, – сообщил он с некоторым смущением. – Но все вышло хорошо – с детьми сестры у меня опыт немалый.
– Несомненно, – заметил доктор, приблизился к этой парочке, наклонился и поднес палец к личику Аны. – Вы отлично справились, детектив-сержант. Мои поздравления.
Мы с мисс Говард подошли ближе.
– Значит, с ней все хорошо? – уточнила мисс Говард.