Ангел в петле

Савинов достал из стола два листа бумаги, что-то быстро написал на обоих, поставил подпись. «А если все это блеф?» — думал он, разглядывая похожие друг на друга, как близнецы, листы и короткие, лаконичные тексты на них. И блефуют все: Жена, Костя, Валя, а позвони другим — то же проделают и они? И все-таки что-то подсказывало ему, что он поступает правильно.

Савинов протянул оба листа Кузину.

— Подпишись.

— Все равно у меня нет печати, — не заглядывая в написанное и подходя к нему, проговорил Кузин.

— Поставь свою подпись, Женя.

Росчерк пера господина Кузина, и дело сделано.

— До свиданья, Дима, — уже в дверях сказал он, — выздоравливай.

Провожая взглядом Евгения Платоновича, Савинов еще не знал, что видит своего приятеля в последний раз…

11

В следующие несколько дней события, о которых мельком упомянул в палате Савинова Кузин, развивались со стремительной быстротой. Снежный ком, да и только! В новостях прозвучало сообщение — одно из многих, подобных этому, — что в центре Москвы взорвана машина Петра Макаровича Рудакова, бывшего партийного босса из провинции, нынче же крупного бизнесмена в нефтяном и газовом бизнесе. Шофер погиб сразу, сам Рудаков скончался в больнице. По местному телевидению, — этот сюжет Савинов смотрел уже дома после выписки из больницы, — показали загородный охотничий домик и баньку на Владимировых островах, вотчине Рудаковых. В снегу, в луже крови, валялись два голых разъевшихся человека — уже трупы. Костя и Валя Рудаковы, опохмелявшиеся в банном пару после девятидневных поминок отца. Была ли гибель Петра Рудакова и его сыновей связана с Маратом Садко или более крупными фигурами в российском бизнесе, Савинову приходилось только догадываться. За день до гибели Кости и Вали исчез Кузин. Он испарился, растаял однажды вечером в морозном эфире ночного города. Были предположения, что, опасаясь слежки, он взял билет на одну электричку, но сел на другую, оказался в заштатном городишке, через который проходил один из центральных маршрутов и где поезда останавливаются на полминуты, зачем, никому не ясно, — видимо, для таких вот беглецов, — и был таков. Чуть позже Савинов узнал, что жена Кузина и его дочка за месяц до начавшей набирать обороты истории уехали отдыхать куда-то за границу, а вернуться так и не подумали. В один день с Кузиным пропала и Люся Самоцветова, Зоя Михайловна, главбух «Нового регионального банка». Но уехали Кузин и Самоцветова не с пустыми руками. Вместе с ними исчезла половина всех банковских сбережений. Каким уж они образом решили все это переправить, была их забота. В один из этих же дней Юлиан Ганецкий наконец-то решился последовать за своей семьей на родину предков.

Когда Савинов приехал в банк, тот был безлюден. В столе Кузина он обнаружил свое заявление на увольнение с печатью. Хорошо, что хоть так.

Савинов рассказал обо всем Рите. Она проявила стойкость, не испугалась. Он предложил ей уехать, бежать, но она отказалась. Сказала, что будет с ним. Да и сам он, несмотря на страх быть растоптанным, обрадовался этому. Он не мог оставить картины Инокова. В них, и только в них, была его надежда. Они должны были выручить его, вытянуть за уши из любой передряги. Однажды чудо должно было случиться. Пусть произошел один сбой, другой, но рано или поздно все должно было встать на свои места. И никакой дряной Ковальский, державший нос по ветру, не мог тому помешать!

Со дня на день Савинов ждал гостей, даже несмотря на то, что не был больше заместителем председателя правления, но являлся лицом частным. И ждал он кого угодно, — любых уголовников, работавших на Садко, — но только не Павла Дынина, начальника валютного отдела банка, и Вадима Трошина, начальника охраны.

Они вошли, разулыбались ему, выложили на стол фрукты, поставили бутылку коньяка.