Ангел Варенька

В это же время случилось несчастье и с дядей Робертом, мужем тети Таты. Он стоял с авоськой на остановке и вдруг почувствовал себя плохо, присел на край скамейки, полез за валидолом, но, не успев достать таблетку, завалился набок и упал, ударившись головой о фонарный столб. Прохожие вызвали «скорую», но из больницы дядя Роберт уже не вышел. Тетя Тата осталась совсем одна, старенькая, с больными ногами, она жила на Старой окраине, и каждая поездка к ней отнимала у Галины Ричардовны полдня. Она смертельно устала от метро, автобусов и электричек, руки болели от тяжелых сумок, а тут еще приготовь обед, вымети сор из углов, устрой нагоняй соседям, заставившим кастрюлями старушкин кухонный столик, — любой не выдержит! Костылины решили забрать тетушку к себе, но, когда подали на обмен, им отказали: были потеряны документы, подтверждавшие родство между Галиной Ричардовной и тетей Татой, к тому же тетушка носила другую фамилию. Пришлось доказывать родство через суд — вызывать свидетелей, а это тоже немалые хлопоты. В конце концов Костылины добились разрешения на обмен и вместе с тетушкой переехали на левую сторону Павловского шоссе — за церковь и пожарную каланчу. При обмене они потеряли два метра, но зато поднялись повыше от земли — на третий этаж, да и место было получше — между двумя станциями метро, двумя большими парками и двумя магазинами «Диета». Тетушка, здраво рассудившая, что обмен в ее возрасте — меньшее зло, чем одиночество, была довольна новой квартирой, но и о Старой окраине вспоминала с жалостью, словно ей хотелось сохранить в новых стенах чувство прежнего дома. Сюда же, на левую сторону, после четырех лет супружеской жизни возвратился Стасик, что должно было означать для Костылиных окончание затянувшейся полосы невезения, но тут случилось самое худшее: умер Николай Глебович, отец Стасика и Нэды. Галина Ричардовна мужественно держалась на похоронах, но после долго не могла прийти в себя и, разочаровавшись в новой квартире, стала — по примеру тетушки — еще больше жалеть о Старом городке, Малом подворье, домешестьквартиредесять, словно именно там они прожили самые счастливые годы.

…— Стасик, опять тебя, — прошептала Галина Ричардовна, прикрывая ладонью телефонную трубку и вопросительно глядя на сына, который так же вопросительно смотрел на нее, словно желая узнать, кто ему звонит, и одновременно предупреждая, чтобы его не подзывали к телефону.

— Меня нет дома, — он предостерегающе помахал рукой на тот случай, если мать захочет дать ему трубку.

— А вы знаете, Стасика сейчас нет, — смягчила она слова сына, слегка заискивая перед тем, кого ей приходилось невольно обманывать. — Ему что-нибудь передать? Или вы позвоните попозже?

Своим участием в делах постороннего человека Галина Ричардовна как бы оставляла за собой возможность оправдаться за невольный обман. Ей ответили, что позвонят еще раз, и она положила трубку с таким выражением, словно этот жест вызывал в ней недовольство собой.

— Кто звонил? — спросил Стасик, стараясь не замечать недовольства матери.

— Какой-то незнакомый голос… — Галина Ричардовна не решилась прямо ответить на вопрос, заданный в такой прямой форме.

— Мужской? — он словно надеялся, что мать из противоречия ответит «нет».

Галина Ричардовна глубоко вздохнула, вынужденная разочаровать Стасика.

— Женский…

Он не успел настолько приготовиться к возможному разочарованию, чтобы суметь его скрыть.

— Наверное, с работы… Хорошо, что ты не дала мне трубку, а то они любят звонить в библиотечные дни. Спасибо… — Стасик поддался нахлынувшему чувству благодарности, пряча за ним другое чувство, в котором он не решался признаться матери.

— Может быть, ты им нужен? — Галина Ричардовна сама предположила, что могло помочь Стасику скрывать свои чувства.

— Незаменимых нет, — сказал он с упорством в голосе и вдруг спросил, словно бы добровольно сдавая оборону: — А Лидия не звонила?

Галина Ричардовна промолчала, отказываясь принять капитуляцию сына. Стасик понял, что повторить вопрос означало бы еще более унизить себя в глазах матери.

— А ты знаешь, я решил перенести в мою комнату старый буфет. Вот только починю дверцу… Ты не против? — спросил он, словно бы извиняясь за предыдущий вопрос.

— Пожалуйста, переноси… — она неохотно поддержала сына, словно подозревая, что поддержка нужна ему совсем в другом.

— Я помню этот буфет по Старому городку. Он стоял у нас в большой комнате, прямо напротив дивана… — Стасик говорил о буфете и молчал о Лидии.

— Лидия не звонила. Ни сегодня, ни вчера, — Галина Ричардовна намеренно заговорила о том, о чем молчал Стасик. — Сколько можно об этом спрашивать!

— Я не спрашиваю… — отказываясь от слов, он признавался в угаданных ею мыслях.