Ангел западного окна

И опять монгол скрылся внезапно, точно растворившись в воздухе... На низеньком табурете между княжной и мной стояли восточные сласти, мне ничего не оставалось, как отведать их.

До сладкого я не большой охотник и предпочел бы сигарету, если уж не избежать церемонии угощения. Внутренне скривившись, я взял какую-то липкую восточную конфетку и принялся жевать, между тем как княжна приступила к обещанной лекции:

— Так я и в самом деле могу преподнести вам кое-какие знания, дорогой друг? Вы позволите рассказать о понтийской Исаиде? Видите ли, в Причер­номорье богиню Исиду окрестили по-своему, Исаидой... Кажется, вас это удивляет?

— Исаида! — вырвалось у меня; по-моему, я даже­ крикнул во весь голос.

Вскочив, я не сводил глаз с княжны. Она положила руку мне на бедро и мягко заставила сесть.

— Что ж, это всего-навсего вариант имени Исида, в такой форме оно существовало в тогдашнем греческом языке. Никакого переворота в науке с ним не связано, как вы, может быть, подумали. Менялись местности, где поклонялись богине, менялось население, соответственно, не раз изменилось и ее имя, верно? Например, вот эта черная Исаида, которую вы видите перед собой... — Она указала на статую.

Я кивнул. Потом смущенно пробормотал:

— Замечательно!

Наверное, княжна решила, что это относится к ее разъяснениям, но я имел в виду другое — наконец-то распробованное восточное угощение, похоже, из горького миндаля, во всяком случае нечто более подходящее для мужчины, чем тошнотворно-приторные сласти. Не дожидаясь приглашения, я снова запустил руку в серебряную чашку, очень вкусно.

Княжна продолжала:

— Между тем Черная богиня имеет... так сказать,­ другую функцию, отличную от той, что характеризует египетскую Исиду. В Средиземноморье Исида — та же Венера, богиня-мать, покровительница всех чадолюбивых и плодовитых смертных, причем у самых разных народов. Да это общеизвестно. А вот наша, понтийская Исаида являлась своим поклон­никам...

В моем мозгу слепящим светом полыхнуло воспоминание, от неожиданности я растерялся и, не выбирая слов, принялся объяснять:

— Она явилась мне в подземном колодце, в шахте, у доктора Гаека. В его доме, это было в Праге, когда мы с Джейн и Келли заклинали Зеленого ангела! Это она, Исаида, парила над бездной, над черным колодцем, ее образ стал символом всех моих будущих бед и несчастий! Она, жестокая посланница, заставила меня полюбить ненавистного Келли и возненавидеть все, что мне было дорого!

Княжна наклонилась вперед:

— Как интересно! Так, значит, Исаида, богиня черной любви, однажды явилась вам? Прекрасно, то­гда вы с легкостью поймете то, что я хочу рассказать,­ прежде всего то, что эта богиня властвует в царстве другого эроса, о безмерном могуществе которого не подозревает тот, чья душа не познала священных таинств ненависти.

И в третий раз я потянулся к серебряной чашке — было не совладать с жадным желанием снова вкусить столь необычной, горьковатой сладости. А затем — то ли правда, то ли показалось — шатер озарился удивительным зеленым светом.

Я вдруг словно очутился под водой, на дне моря или в водах подземного озера, на корабле, затонувшем тысячу лет назад, или на острове, погрузившем­ся в океанскую пучину.

В этот миг я внезапно понял: пусть на свете суще­ствуют всевозможные взаимосвязи и хитросплетения, пусть эта женщина, в которой мне видятся черты­ Исаиды, живой человек, из плоти и крови, княжна родом с Кавказа, — все равно передо мной Черная богиня, заклятый враг Джона Ди, ненавистница моего древнего рода, жаждущая отрезать мне путь, что ведет на вершины духа, к высшей, сверхчеловеческой сущности...

Ненависть захлестнула меня волной, взмывшей вдоль хребта к затылку. Я подумал о Джейн, взглянул на княжну, и... меня обуяла злобная ярость.

Она, видно, догадалась о том, что со мной творится, — твердо глядя мне в глаза, тихо промолвила:

— А вы, друг мой, способный ученик. Сразу схватываете суть. Наставлять вас — сущее удовольствие.

— Да, суть я понял. И хотел бы попрощаться, — ответил я ледяным тоном.

— Жаль! Ведь теперь я могла бы открыть вам кое-что ценное, дорогой друг...

Я сорвался:

— Все уже открыто! С меня довольно, я... ненавижу вас!

Княжна вскочила:

— Наконец-то! Речь не мальчика, но мужа! Теперь победа будет полной!

Я безуспешно боролся с непонятным мне самому возбуждением, от злости горло перехватило, голос — я слышал его как бы со стороны — звучал сдавленно.­

— Я тоже одержал победу: несмотря на ваши уловки, раскусил вас. Сюда смотрите! — ткнул пальцем в каменную богиню с кошачьей головой. — Это же вы! Ваша истинная физиономия! И красота, и весь ваш секрет! А зеркало в руке и копье утраченное — символы вашей власти! Эта власть донельзя примитивна — тщеславное кокетство, обольщение, старая как мир, отвратительно пошлая забава — стрельба отравленными стрелами Купидона!