Ангел западного окна

— Ангел — эхо, всего лишь! Ангел сказал, что он бессмертен, и это правда. Он никогда не жил, потому и бессмертен. Неживший не ведает смерти. Не кто иной, как вы, заклинатели, были истоком знания и силы, благословений и проклятий Ангела, а вы считали истоком его. Он был лишь сгустком сомнений, знаний и магического искусства — всего, чем вы, сами о том не догадываясь, обладали. Вы, каждый порознь, добавляли что-то от себя в общую сумму, и потому каждого из вас откровения «посланника Божия» удивляли чем-то другим. Понятно и то, что он являлся в западном окне — запад это зеленое царство мертвого прошлого. Подобных «вестников» предостаточно обретается в полях царства тлена и разло­жения, много их и там, где вызревают споры гнили и плесени... Куда как лучше для людей было бы, ес­ли бы ни один из этих «ангелов» не появлялся в земном мире, однако надежда порой увлекает смертных на ложные пути... За спиной твоего Ангела западного окна прятался Бартлет Грин. Но теперь, когда пришел конец твоим сомнениям, с ним покончено. — Гарднер повернулся к тиглям и ретортам. — Все лишь vinculum [22], как говорили древние. Все быстротечное — символ, сравненье, сказал один из наших братьев. Нам лишь видится, будто в этих сосудах что-то кипит. Орудия, инструменты, кажется, вот-вот разлетятся на куски, но их буйство — тоже лишь видимость. Смотри, вот глобус, это vinculum, воплощение связей, и только. Когда ты окончательно отка­жешься от знания, когда твое неведение станет совер­шенным, ты поймешь, как применить все, что собрано­ в этой лаборатории, для приумножения солнечного золота. И тогда, если коснешься точки на глобусе, от твоего перста устремятся теплые токи добра и мира... или в том месте земли родятся сокрушительные смерчи и шквалы, взметенные твоей холодной очищающей силой. Будь же осмотрителен и храни свой огонь! Помни: что бы ты ни совершил, люди усмот­рят в твоих деяниях перст Божий и примутся творить новых ангелов, призывая их с запада. А сколько­ уже являлось тех, кто не был призван, однако вступил на этот путь и сгубил себя тем, что принял обличье «ангела»...

— И это... все это... моя миссия?! — В страхе перед огромной ответственностью я едва в силах говорить.

Спокойно поясняет адепт:

— Величие человека в каждом новом поколении это не обретение нового знания, но умение его приложить. Слово Божие вечно и неизменно, неизменно велика и мера, назначенная Им.

— Как же я буду ткать ковер судьбы, не владея даже азами ремесла? — То был последний вопль робости, глубоко укоренившиеся в человеческой душе плевелы, взращенные трусостью, родной сестрою ложного кумира — высокомерия.

Гарднер, не проронив в ответ ни слова, ведет меня к порфировой лестнице, мы спускаемся, подходим­ к воротам в стене. Он молча простирает руку к парку. И вдруг исчезает...

Солнечные часы на белой каменной стене, горячей от полуденного зноя, фонтан, чьи неустанные струи, беспечно распевая свою песенку, снова и снова стремятся ввысь, — они дают отраду и покой моим глазам.

Из ржавого железного стержня, намертво закреп­ленного в стене, солнечный свет выгоняет росток — темную черту, тень. Время создано — тенью.

Время создано тенью!

И плеск фонтана аккомпанирует движению времени-тени, с шутливой важностью подыгрывают ему звонкие струи. Время — лишь тень, все наши труды и дела — бессмысленный плеск воды во времени... Всюду и везде связи, все взаимосвязано, даже­ пространство — vinculum, и время — лишь vinculum, связи, сцепления, которые охватывают любой временной отрезок и любой пространственный образ...

Поглощенный размышлениями об этих, прежде не раскрывавшихся моему разуму областях деятель­ного духа, я тихо прошел между кустами и клумбами к вековым тисам, осеняющим пустую могилу. Сно­ва солнечный свет своей волшебной игрой создает впечатление удивительной глубины и отдаленности многих уголков парка, на самом деле близких. Снова мне чудится, будто из тенистых глубин выступает, мерцая в солнечных лучах, фигура в светозарных одеждах... Ни страха, ни радости не пробуждается в моем серд­це, когда сверкающее легкое видение замирает, приобретает ясные очертания и медленно об­ращает свой взор на меня, подобно отражению в зеркале, которое повторяет наши движения. Но никаких­ зеркал больше нет! Та, кто, едва касаясь земли, идет мне навстречу, — создание света, не имеющее тени и отражения?

Я уверенно иду вперед, и уверенно приближается ко мне королева Елизавета, нас уже не разделяют призрачные золотые ограды неземного царства. В ее взгляде, ясном и пристальном, устремленном на меня, все больше света и радостной безмятежности. Встречи с нею, кометой, чей путь в небесах пролегал вдали от моего, я ждал века и тысячелетия, быть может — миллионы лет... Как убоги подобные мысли, ведь им не обойтись без сравнений и символов, рож­денных тенью времени и плеском фонтанных струй.