Ангел западного окна

Ко мне приближаются светозарные белые существа, окруженные лучистым сиянием. Гудение нарас­тает, все слышней напев, все яснее ритм, и вот голоса сливаются в стройный хор:

Тысячи лет,

Глаз не смыкая,

Множим мы свет,

Тьму сокрушая.

В свете — спасение!

Выкован братством

Светлый клинок.

Блеск его жаркий —

Мира залог.

Он охраняет златой

Розы цветение!

Тьмы победитель,

Славу тебе поем!

Света хранитель,

Дух твой навек спасен!

Смертию смерть поправ,

Цепи земные сняв,

В сердце мятеж смири,

Цельный, в наш круг войди!

Как же много у тебя друзей! Все они были рядом, а ты во тьме ночной терзался страхом, не зная, где искать спасения!

И впервые меня неудержимо тянет рассказать о себе, но это желание оплетено тонкой прозрачной сетью печали, которая отчего-то снова опутала меня, хотя я не нахожу ее истока.

Гарднер не дает мне погрузиться в поиски причин этой странной грусти, в неуверенные, блуждающие без пути размышления, он берет меня за руку и увлекает за собой. Неведомыми путями мы снова оказываемся в парке возле приземистых ворот, ведущих во двор крепости. «Лаборант» останавливается и простирает руку к пышным розовым кустам, источающим пряное благоухание:

— Я садовник. Да-да, напрасно ты думал, будто я ученый, алхимик. А это — лишь одна из многих и многих роз, которые я взрастил в глиняном горшке, а затем предоставил им цвести на вольном воздухе.

Мы входим в ворота, впереди — башня.

Мой друг продолжает:

— Тебя всегда отличали глубокие познания в ис­кусстве превращения простых металлов в золото. — Улыбка скользнула по его лицу, добродушная, но отчасти и насмешливо-укоризненная, так что я смущенно опустил глаза. — Поэтому тебе предоставлена лаборатория, ты сможешь заняться трудами, которых твоя душа жаждала с того самого мгновения, когда родилось твое «я».

Мы поднимаемся в башню... Это башня Эльсбетштайна и в то же время не она, какая-то другая. Постепенно я начинаю понимать сложное взаимодействие символов и того высокого смысла, которым все исполнено здесь, на моей истинной сокровенной родине.

Широкая винтовая лестница со ступенями из тем­ного поблескивающего порфира приводит в знакомое помещение алхимической лаборатории. Я удив­ляюсь про себя: как оказалась великолепная простор­ная лестница там, где раньше едва умещалась старая деревянная развалина с выбитыми ступеньками. А са­ма лаборатория! Колоссальные своды теряются в недоступной глазу вышине, в синем сумраке плывут мерцающие созвездия... Надо мной — ночное небо! А далеко внизу, на земле, жарко пылают горны, кипит работа...

Неукротимое пламя созидания бьется в очаге. В огненном зареве словно отражен весь земной мир. Что-то шипит и тает, тьма озаряется светом, пестрая смесь расплывается, мгла редеет, грозные силы истребления, гибели, уничтожения связаны, закованы в цепи и брошены в чугунные тигли, они кипят и бурлят с неистовой, демонической мощью, но муд­рая воля реторт и горнил их усмиряет.

— Трудись, созидай, пусть твоя страстная жажда творит золото, но... золото солнца! Приумножающий свет особо почитаем в нашем братстве.

Я внимаю высоким наставлениям. Мудрость, витающая вокруг, все озаряет ярким солнечным светом.­ Его ослепительные лучи испепеляют в моей душе жалкие крохи прежнего скудоумия, которое я мнил знанием. И только один робкий вопрос еще мечется в мыслях, точно блуждающий огонек:

— Скажи мне, друг... Прежде чем я раз и навсе­гда перестану задавать вопросы, ответь, кем был... то есть кто такой... Ангел западного окна?