Ангелы-хранители

С Гудхартом, вероятно, все будет в порядке, а чудовище с янтарными глазами уже наверняка дало деру в предгорья, или в каньоны, или туда, откуда оно появилось…

Но что это был за чертов зверь?

А значит, суровое испытание, слава богу, уже позади!

Трейси услышала торопливые шаги и папин голос, выкрикивавший ее имя.

Она распахнула дверь стойла и увидела папу, бежавшего к ней в одних синих пижамных штанах, босиком, с дробовиком в руке. За папой, вооружившись фонарем, торопливо шла мама в коротенькой желтой ночнушке.

На пригорке, целый и невредимый, уже успокоившись, стоял Гудхарт, производитель будущих чемпионов.

При виде уцелевшего жеребца слезы облегчения хлынули из глаз Трейси. Шатаясь, она вышла из конюшни, чтобы посмотреть на коня поближе. Но уже после пары шагов нестерпимая боль обожгла огнем всю правую половину тела, внезапно закружилась голова. Трейси покачнулась, упала, приложила руку к правому боку, почувствовала что-то мокрое и поняла, что истекает кровью. А затем вспомнила о вонзившихся ей в бок когтях еще до того, как Гудхарт вырвался из стойла, вспугнув нападавшего, и словно со стороны услышала свой голос:

– Хорошая лошадка… какая хорошая лошадка…

Папа упал перед Трейси на колени:

– Детка, что, черт возьми, случилось?! Что с тобой такое?

Тем временем подоспела мама.

Папа увидел кровь:

– Срочно вызывай «скорую»!

Мать Трейси, не склонная в трудную минуту паниковать и впадать в истерику, повернулась и побежала к дому.

Головокружение усиливалось. Глаза постепенно застилала тьма, которая отнюдь не была частью ночи. Но Трейси не испугалась. Сейчас эта темнота казалась целительной.

– Детка… – Отец накрыл рукой раны Трейси.

И Трейси, понимая, что впадает в забытье, и толком не зная, о чем будет говорить, произнесла:

– Помнишь, когда я была еще маленькой… совсем маленькой девочкой… я думала, будто в моем платяном шкафу… по ночам прячется кто-то очень страшный?

Папа озабоченно нахмурился:

– Дорогая, тебе, наверное, не стоит говорить, а нужно просто спокойно полежать.

И, уже теряя сознание, Трейси услышала собственный голос, звучавший настолько серьезно, что это одновременно и позабавило, и напугало ее:

– Ну… думаю, может, в моем шкафу в прежнем доме действительно жил бугимен. Думаю… может, он был реальным… и вот теперь он вернулся.

9

В среду утром, в двадцать минут пятого, всего через несколько часов после нападения на дом Кишанов, Лемюэль Джонсон подошел к палате Трейси Кишан в больнице Святого Иосифа в городе Ориндже. Несмотря на проявленную оперативность, Лем обнаружил, что шериф Уолт Гейнс его опередил. Уолт стоял в коридоре, нависая над молодым врачом в зеленом хирургическом костюме и белом лабораторном халате, и, похоже, эти двое о чем-то спорили.

Кризисная команда АНБ держала под контролем все полицейские управления округа, включая полицейское управление города Ориндж, в зону ответственности которого входил дом Кишанов. Старший ночной смены кризисной команды позвонил Лему домой сообщить о происшествии, характер которого соответствовал профилю ожидаемых инцидентов, связанных с «Банодайном».

– Ты ведь уступил нам свои полномочия, – многозначительно произнес Лем, присоединившись к Уолту с доктором у закрытых дверей палаты.

– Возможно, данный случай не связан с тем делом.

– Ты прекрасно знаешь, что связан.

– В таком случае вы не выработали четких критериев.

– Выработали. Еще тогда в доме Кишанов, когда я разговаривал с твоими людьми.

– Ладно. Допустим, я просто наблюдатель.

– Бедная моя задница, – сказал Лем.

– А что не так с твоей задницей? – улыбнулся Уолт.

– Да у меня там сидит здоровенная заноза, и у нее даже имя имеется: Уолтер.

– Как интересно! – отозвался Уолт. – Оказывается, ты даешь имена своим занозам. Интересно, а головной или зубной боли ты тоже даешь имена?

– Да, у меня сейчас к тому же еще и сильная головная боль. И ее имя тоже Уолтер.

– Приятель, так и запутаться недолго. Лучше назови свой головняк Бертом, или Гарри, или как-нибудь еще.

Лем едва не расхохотался: он любил этого парня, но отлично знал, что, несмотря на их дружбу, Уолт воспользуется смехом друга как рычагом, чтобы снова влезть в это дело. Поэтому Лем сохранил каменное выражение лица, хотя Уолт наверняка знал, что Лема разбирает смех. Дурацкая игра, но им приходилось в нее играть.

Доктор Роджер Селбок внешне напоминал молодого Рода Стайгера. Когда Лем с Уолтом, увлекшись, перешли на повышенные тона, доктор нахмурился. В нем явно была некая властность, присущая Роду Стайгеру, поскольку этих нахмуренных бровей оказалось достаточно, чтобы успокоить друзей.

Селбок сказал, что сейчас девочку обследуют, ей обрабатывают раны и дают обезболивающее. Она очень устала. Доктор собирается ввести ей успокоительное, а потому не хочет, чтобы ей задавали вопросы, пусть даже самое высокое полицейское начальство.