Ангелы не умирают

Полудохлая кукла, не способная без моей помощи перевернуться с бока на бок, совсем как простые смертные, которых ты так презираешь – жалкий паралитик. Его кости не желает срастаться, а внутренние органы – функционировать. Пытаются, раз за разом, восстановиться, но ничего не выходит, кроме непрекращающейся ни днём, ни ночью боли. Обезболивающие и наркотики не действуют.

Так что твой нежный и отзывчивый на идиотские затеи любовник заперт в своём теле, как в личном аду. И я с ним, заодно, тоже.

Я вынужден наблюдать эту агонию раз за разом, осознавая, что помочь ничем не могу.

И чем дольше я это наблюдаю, тем да, больше тебя ненавижу.

Это несправедливо! Почему с тебя всё как с гуся вода? Развлекался ты, а платим мы.

И в такие моменты я испытываю по отношению к тебе очень горячее желание: взять, сжать пальцами твоё горло и душить. Душить до тех пор, пока не вытрясу твою грязную душу из твоего тела. Или не сверну к чёртовой матери шею. Чтобы ты свалился рядом с Артуром, такой же поломанной куклой.

Я хочу, чтобы на его месте оказался ты.

Лицо Энджела напоминало белую алебастровою маску.

На последнюю реплику Ливиана он криво ухмыльнулся одним уголком рта:

– И ты бы ухаживал за мной так же, как ухаживаешь за Артуром?

– Вот это вряд ли. Я предоставил бы такую честь нашей стерве-сестричке. Уверен, она бы о тебе позаботилась. Без особой радости, но позаботилась бы.

– Это всё?

– В общих чертах. От души надеюсь, что сказал тебе то, что ты хотел услышать, братец.

Дверь снова зазвенела мелодичными колокольчиками.

В зеркале теперь отражался лишь один юноша.

С белым как мел лицом и чёрными, как безлунная ночь, глазами.

Мир вокруг словно лишился звуков. Было удивительно тихо.

Гнев Ирис куда-то испарился. Как будто тот Энджел, о котором она грезила раньше, просто взял и куда-то испарился. А на нового, непонятного, пугающего, вроде как злиться то ли страшно, то ли смысла нет?

Словом, и в голове, и в душе царили полная неразбериха и сумятица.

Ей бы время, чтобы успеть со всем этим разобраться, разложить по полочкам.

Только времени не случилось.

– Привет, Фиалка. Как понимаю, ты тут с самого начала расположилась? И как кино? Было интересным?

Вздрогнув, она подняла глаза и встретилась с ним взглядом.

Сердится? Или ему всё равно?

 – Я бы так не сказала, – ответила она ему в тон, сама удивляясь тому, как спокойно и ровно звучит её голос.

– Тебя мама не учила, что подслушивать не хорошо?

 – Нет. Мама надеялась, что я до этой истины сама дойду. Но постулат этот весьма спорный. Подслушивая, можно узнать много полезного.

– И что полезного ты сейчас для себя услышала?

Взгляд у Энджела был тяжелый. Он и раньше-то придавливал, как гробовая плита. А сейчас было и того хуже.

Наверное, следовало испугаться? Пьяный психопат, полумрак, никого кругом. Но Ирис не чувствовала страха.

Она хотела бы почувствовать, но – нет.

Опустошённость. Разочарование. Горечь. Всё это присутствовало в её чувствах сейчас.

А страха отчего-то не было.

– Ты совсем не такой, каким я тебя себе нарисовала.

– Мне за это извиниться? – саркастично приподнялись словно нарисованные брови Энджела.

 – А смысл? – передёрнула плечами Ирис. – Если тут кому-то и следует извиниться, так это мне. Если хочешь, я так и сделаю. Мне следовало сразу дать знать о моём присутствии. Но, откровенно говоря, я рада что этого не сделала.

– Вот как? Это почему же?

– Потому что вам нужно было выговориться. А мне полезно всё это услышать.

– Если для тебя всё это так приятно и полезно, что же у тебя вид такой, будто плакать собралась?

– Я не собираюсь плакать! – возразила Ирис с куда больше горячностью, чем ей бы хотелось.

 – Может быть и не собираешься. Но тебе как будто хочется?

– Тебе это кажется забавным?

Энджел покачала головой:

– Почему все думают, что я такой уж весельчак? Вроде не такой уж у меня жизнерадостный вид? Нет, меня нисколько не забавляют твои слёзы. И ситуация в целом смешной не кажется. У закона Подлости весьма странная специфика. Почему из всех школы именно ты, Фиалка, оказалась свидетелем нашем… хм, миленькой беседы?

– А тебе не всё равно? – упрямо вздёрнув подбородок, спросила Ирис.

Подхватив его пальцами и заставив замереть, Энджел посмотрел Ирис в глаза долгим, словно вытягивающим душу, взглядом:

– Как ни странно, нет.

4. Ирис. Поцелуй или бездна?

Ирис отступила на шаг, отшатываясь от протянутой к ней руки.

Она изо всех сил пыталась овладеть собой, но эмоции, словно волны, переливались через край, угрожая захлестнуть.

Попытки овладеть собой были тщетны.

Щеки горели, а в глаза попал даже не песок – стёкла.

Ирис чувствовала себя не просто обманутой. Она представлялась себе наивной сельской простушкой, дурочкой, над которой всяк норовит подсмеяться, ткнув пальцем.

При мысли об этом ощущение обиды усиливалось. От невозможности выплеснуть её наружу злость только подогревалась.

– Я, пожалуй, пойду на урок.

Энджел поднял руку, уперев её в стену перед Ирис, загораживая дорогу.

– Нет, пожалуй, не пойдёшь.

Ирис зло сузила глаза:

– Станешь меня силой в раздевалке держать?