Ангелы Ойкумены

Гиль Фриш даже не взглянул на браслет:

— Четверть первого.

— Ночи! — уточнил Штильнер. — Да-с, ночи!

— Мы дико извиняемся за вторжение, — зрелище смущенного Пробуса было настолько чуждым всей логике бытия, что Штильнер попятился. Воспользовавшись оплошностью профессора, координатор колланта бочком протиснулся в апартаменты. — Простите, что тревожим, но нам… Поговорить бы нам, а? Потолковать, посудачить? Вы не спите?

— Уже не сплю!

— Ну вот, вы все равно не спите! Это, конечно, не оправдание…

— Как вы узнали, что я бодрствую?

— Полы, Адольф Фридрихович. Здесь очень скрипучие полы.

Ответ прозвучал дуэтом — от дверей и с дивана, стоявшего у окна. Гиль Фриш и Идан Яффе секунд тридцать смотрели друг на друга, потом Фриш отвел взгляд и заученным движением кивнул своему спутнику: все в порядке. Мар Яффе нам не помешает. И вообще, он в любом случае никуда не уйдет.

— Заговорщики! — рассмеялся профессор, наслаждаясь пантомимой. — Садитесь, будем чай пить. Ну-с, я вас слушаю, господа полуночники!

— Спасибо, душа моя! Большое человеческое спасибо! Я бы на вашем месте нас и на порог не пустил! В тычки бы, взашей, поганой метлой…

Пробус молол языком, как заведенный. Он сунул нос в чайник для заварки:

— Черный? Крупнолистовой? Высокогорный? На Хиззаце рай для чаеманов. Главное, места разведать, лавочки, и непременно на развес…

— Вы пришли обсудить торговлю чаем?

— Нет-нет, что вы! Это я к слову. Не знаю, как начать… Поймите, душа моя: все дело в нас, коллантариях. Не лично в нас с мар Фришем, а в тех нас, которые остальные. Мои коллеги места себе не находят! Шепчутся по углам! Планы строят, безумные планы…

— Они боятся?

Профессор вцепился пятерней в собственную бороду. Когда Штильнер начал мерить шагами комнату, каждый шаг сопровождался жалобой рассохшихся половиц.

— Боятся продолжать эксперимент? Выходить в волну? Да, я понимаю: девушка застряла, стая рыщет поблизости… Вот ведь закавыка! Повышение гонорара решит проблему?

— Вы неверно нас поняли.

Предоставив Пробусу возможность продолжить, мар Фриш извлек из буфета комплект чашек из грубой пористой керамики и занялся чаем.

— Совершенно верно! В смысле, неверно! Можно сказать, точь-в-точь наоборот!

— Не надо повышать гонорар?

— Надо! Это всегда надо. Но, душа моя, дело-то не в гонораре!

— В чем же тогда?

Пробусу удалось удивить даже алама Яффе. Ушлый помпилианец, меркантильный до мозга костей, вдруг заявляет, что дело не в гонораре?! Воистину, Ойкумена перевернулась!

— Они… мы… Мы же тоже люди! У нас же тоже нервы! Маэстро, бедолага, с его деточкой… Не были вы на орбите, профессор! А вот слетали бы, полюбовались — и содрогнулись бы! У нас сердца кровью обливаются! Да-да, сердца! У всех, даже у моего Якатля!

Пробус закашлялся. С опозданием до него дошло, как звучит упоминание астланина и сердца, обливающегося кровью, в одной фразе. Чай, поданный Фришем, пришелся кстати. Жадно припав к чашке, обжигаясь, давясь и булькая, Пробус выхлебал половину содержимого — и упал на стул, отдуваясь.

— Старый я дурак! Не обращайте внимания: меня, случается, заносит. Так вот, маэстро… Это ж такая пара! Это ж такая любовь! Вы засмейтесь, профессор, и я вас задушу, клянусь, задушу насмерть! Он ее с того света возвращает, она за него — с саблей на фага! Да что там сабля! Я думал, она ту дрянь голыми руками порвет… Нет наших сил смотреть, как они мучаются! Он ее тянет-потянет, а мы? Отвези-привези, стой, не отсвечивай. Стоим, не отсвечиваем. А душа-то болит! Душа мается! Боюсь я, профессор, наломают наши дров. У них же идеи! Они же в бой рвутся! В любовь, в самую середку!

— Идеи? — в глазах профессора зажегся интерес. — Ну-ка, с этого места в деталях…

Приняв из рук Фриша чашку, Штильнер сделал глоток, кивнул с одобрением и устроился в кресле.

— Ну, вы же сами говорили про целое? Про единое целое? Дескать, маэстро должен ощутить… Говорили?

— Говорил. Но не вам, — Штильнер нахмурился: седой грузный сыч. — Откуда вам это известно?

— Ой, да бросьте вы, профессор! Телепаты мы, телепаем как умеем… Короче, Сарош и предложил: надо бы маэстро сознание расширить! Ну, знаете, философия: я — не я, личное-безличное… Расширим, значит. Так, чтобы он ее от себя не отличал!

— Расширить сознание? Каким же образом?

— Есть, мол, средства. И Джитуку туда же: есть! Еще какие!..

— Средства? Выражайтесь яснее!

— Наркотики, — уточнил мар Яффе.

— Вы предлагаете накачать Диего Пераля наркотиками?!

— Не я! Сарош, болван, его идея! А мы с Фришем — бегом к вам! Только он «накачать» не предлагал. Сказал: подберем и препаратик, и дозировочку…

На лице Штильнера метровыми буквами было написано все, что профессор думает по поводу препаратиков, дозировочек и методов, предложенных Сарошем.

— Вы когда-нибудь ходили в волну пьяным? — с опасной вкрадчивостью поинтересовался он.

— Пьяным? — смешался Пробус. — Нет, душа моя, не хаживал. Так, выпивши: кружечка пива, рюмочка «Егерской»…

— В большом теле для вас что-нибудь менялось?

— Выходили медленней. А там, в волне… Нет, ничего! Как и не пил!