Ангелы спасения. Экстренная медицина

– Вы ежедневно принимаете гидрохлоротиазид, диуретик, вымывающий калий. Лазикс делает то же самое. Вы также получаете дигоксин. Из этого следует вывод, что мне надо хотя бы узнать ваш уровень калия и дигоксина, чтобы убедиться, что у вас не возникнет тяжелой аритмии. Повышенный уровень дигоксина увеличивает вероятность сердечной аритмии, связанной с недостатком калия.

Минуту она размышляла. Потом сказала:

– Ладно. Можете сделать рентген, анализ на электролиты и ЭКГ. Потом введете лазикс. А дальше я поеду домой. Вы знаете, что нет смысла проверять уровень дигоксина, если уровень калия в норме и ЭКГ без отклонений.

Она была права. Ей было за восемьдесят, она жила в доме престарелых, и сейчас давала мне урок по кардиологии, фармакологии и физиологии.

– Хорошо, договорились, – кивнул я, записывая назначения.

Двадцать минут спустя я получил кардиограмму, не показывавшую превышения уровня дигоксина или других отклонений от предыдущих показателей, а также снимок грудной клетки, подтверждавший сердечную недостаточность средней степени. Электролиты были в норме. Я ввел ей лазикс и отправил домой.

Собственно, это было все. В каком-то мазохистском смысле я даже получил удовольствие от ее визита. Весьма бодрит, когда встречаешь пациентов, полностью берущих ответственность за собственное лечение. И я никак не ожидал, что мы еще увидимся.

Однако два-три месяца спустя, в послеобеденное время, нам сообщили по рации, что скорая, в квартале от нас, везет в отделение женщину с остановкой сердца. Она без сознания, самостоятельного дыхания нет, на кардиограмме желудочковая фибрилляция, проводятся реанимационные мероприятия. Один раз применили дефибриллятор, катетер в вену поставить пока не удалось.

Вы уже знаете, что такие ситуации нередки. И знаете также, что в большинстве случаев, когда у пациента нет дыхания и пульса, он уже мертв.

В любом случае, мы всегда допускаем возможность ошибки. Поэтому, когда ее доставили в отделение, мы продолжили реанимацию, ввели внутривенно эпинефрин и амиодарон (лекарство, подавляющее анормальные сердечные ритмы) и снова использовали дефибриллятор. Одновременно я ее интубировал, чтобы обеспечить искусственную вентиляцию легких.

К моему удивлению, наши меры сработали. Внезапно, после второго или третьего разряда, монитор показал нормальный сердечный ритм, а на запястье появился отчетливый пульс. Кровяное давление восстановилось. Кожа порозовела. Казалось, мы успешно вытащили ее с того света. Оставалось проверить, вернулся ли разум вместе с телом.

Результаты проверки оказались неутешительными. Зрачки не реагировали на свет, она никак не отзывалась на наши обращения, не было рефлекторных движений в ответ на щипок за руку и растирание грудной клетки. Иными словами, отклик был тот же, что у манекена в магазине или статуи в парке.

Тем не менее состояние пациентки оставалось стабильным. Ее подключили к аппарату искусственной вентиляции легких; жизненные показатели были хорошими, сердце билось ровно. Больше мы ничем не могли ей помочь: пришло время отправлять ее в интенсивную терапию для наблюдения. Только тогда, впервые с момента ее прибытия, у меня появилось время присесть за стол, достать старую карту и пробежаться по записям. Тут я узнал ее имя и вспомнил о нашей предыдущей встрече.

И не только.

Кажется, я уже упоминал, что, как правило, врач скорой помощи видит своих пациентов только раз? Похоже, мне сразу, при первой встрече, следовало понять, что она станет исключением. И запомнить, что однажды я ее уже разочаровал, не прочитав вовремя карту.

Прямо под фамилией пациентки, на самой первой странице, ее почерком, таким же твердым и резким, как она сама, было написано, что в случае остановки сердца ни при каких обстоятельствах врач не должен предпринимать реанимационные мероприятия. Еще раз: никакой реанимации, дефибрилляции и искусственной вентиляции. Кроме того, категорически запрещается интубировать ее и поддерживать дыхание, если сама она дышать не сможет.

Я читал все это и как живую видел ее перед собой. Она качала головой, раздосадованная тем фактом, что в час величайшей нужды именно я достался ей в доктора. Потому что, как вы уже поняли, я проделал все, что она категорически запретила. И, что еще хуже, все страхи, заставившие ее подписать отказ от реанимации, стали явью: тело еще жило, сердце билось и нагнетало кровь, но мозг практически наверняка уже умер. Если даже, по какой-то невероятной случайности, искра жизни еще теплилась в нее внутри, я все равно нарушил строгие инструкции, которые она дала. И что теперь делать?

Оставалось одно: подчиниться ее последним распоряжениям. Я заглянул в конец карты и нашел имя ее ближайшего родственника, к которому следовало обратиться в случае необходимости.