Это оказался ее сын. Он жил недалеко от больницы. В карте был указан даже номер рабочего телефона. Я попросил сестер перевести ее в отдельную палату, чтобы создать некоторое уединение, а сам тем временем позвонил. Я сказал ему, что его мать привезли в больницу с остановкой сердца и что она умирает. Он не удивился. Думаю, он этого ждал. Я сообщил, как все произошло: ее доставили в бессознательном состоянии, и у меня не было времени – а по правде, я не нашел времени – заглянуть в ее карту. Я объяснил, что, не зная о ее распоряжениях, мы прибегли к реанимации, но, хотя сердце удалось запустить, мозг не ожил. Только просмотрев карту, я понял, что она хотела всеми средствами избежать состояния, в котором оказалась сейчас. Я спросил, не приедет ли он в больницу, чтобы повидать ее и решить со мной вместе, что делать дальше. Он сказал, что будет у нас через сорок минут.
За это время я определился с тем, что ему предложу. Единственное, что, по моему мнению, мы могли теперь сделать, это попытаться максимально соблюсти ее волю. Она написала, что ни в коем случае не хочет, чтобы ей искусственно поддерживали дыхание; если это потребуется, она предпочитает умереть.
Поэтому, когда ее сын прибыл, я предложил последовать этому распоряжению. Я отключу аппарат искусственной вентиляции легких и подсоединю эндотрахеальную трубку к отводу с кислородом. Это кран в форме буквы «Т», идущий от стены за кроватью в палате, через который кислород подается либо в трубку, либо просто в воздух. Ничто не помешает ей дышать самостоятельно – если она сможет. Дыхательные пути у нее проходимы, кислорода будет достаточно. Но если самостоятельного дыхания не появится, искусственно поддерживать его мы не станем. Все это время он, если захочет, может сидеть рядом с матерью, ожидая исхода.
Я ясно дал понять, что возобновление самостоятельного дыхания крайне маловероятно: она не дышала уже в тот момент, когда за ней приехала скорая. Я также сказал, что в противном случае через несколько минут ее сердце, в отсутствие кислорода, начнет замедляться и либо впадет в желудочковую фибрилляцию, либо просто перестанет биться. Он сказал, что она согласилась бы с нами.
Мы не стали отключать сердечный монитор и оксиметр, чтобы знать уровень кислорода у нее в крови. На тот момент он показывал сто процентов – все кровяные тельца были максимально насыщены кислородом. Я задернул занавес так, чтобы самому видеть цифры и показатели на экране, но заслонить их от ее сына. Он был согласен. Потребовалось всего пару секунд, чтобы отключить аппарат искусственной вентиляции легких и заменить его отводком. Сын присел на стул в изголовье кровати и взял пациентку за руку. Я сказал, что буду поблизости, потом отошел и поправил занавес. Ждать пришлось довольно долго. Помню, я все поглядывал на экран, наблюдая за тем, как падает уровень кислорода в крови, но острые пики на кардиограмме продолжают вспыхивать с регулярностью заведенных часов.
Пять минут, потом десять. После девяноста процентов уровень кислорода стал падать быстрее. При восьмидесяти процентах люди, не акклиматизированные к большим высотам, долго не выживают.
Но, похоже, ее сердце об этом не знало. Я представлял, как дисциплинированные мышечные волокна, пульсирующие у нее внутри, презрительно фыркают на какой-то там недостаток кислорода, который якобы должен препятствовать их работе.
По истечении пятнадцати минут, когда уровень кислорода упал ниже пятидесяти, я ненадолго присел рядом с ее сыном, по-прежнему державшим мать за руку. Нащупал пульс у нее на запястье: слабый, но все еще отчетливый. Сказал, что все должно было случиться быстрее; спросил, как он. Все в порядке, ответил сын. Он хорошо знал свою мать, и тот факт, что ее сердце не собиралось сдаваться, его не удивлял. Через двадцать минут уровень кислорода опустился ниже сорока и сердце начало сбиваться. Сердечный ритм замедлился, острые пики на мониторе стали превращаться в пологие холмы. Я осторожно пощупал пульс еще раз. Его не было. Я сказал сыну, что все кончено. Он осторожно положил ее руку к ней на грудь. Потом, поскольку все распоряжения о передаче тела в похоронное агентство были сделаны ею заранее, он поблагодарил меня и уехал.
Я отключил монитор, снял датчики и пошел работать.
Глава восемнадцатая
Выпускной
Наша университетская больница выполняла сразу несколько функций. Одна из них – ночной морг. Если кто-то умирал внезапно, не в госпитале, его доставляли в окружной морг. Но по ночам, когда тот закрыт, тела везли к нам.
В пункте скорой помощи, сразу за боксами для пациентов, у нас было небольшое помещение со специальным хранилищем. Ночью перевозка доставляла туда тех, кого не удалось спасти. Дальше дежурная медсестра вызывала коронера, Лероя Симза: он прибывал в течение часа, выпивал чашку кофе, перебрасывался парой слов с теми, кто оказался на работе, а потом шел взглянуть на тело.
Георгий Фёдорович Коваленко , Коллектив авторов , Мария Терентьевна Майстровская , Протоиерей Николай Чернокрак , Сергей Николаевич Федунов , Татьяна Леонидовна Астраханцева , Юрий Ростиславович Савельев
Биографии и Мемуары / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное