Ангелы времени

Каспар знал, что она ответит, но все же спрашивал, все же…

— Я с тобой. Но ты мне тоже пообещай одну вещь… Когда все закончится, я хочу найти моего отца и забрать его к нам.

— А где мы будем, Делия, где, ты знаешь?

— Все решит сердце, — ответила девушка. — Наше с тобой, одно на двоих.

— Хороший ответ, — сказал Гефестиан с чувством. — Так что же, князь, деремся? Вы за планету, я за свободный космос?

— Мне понадобятся союзники, господин Кумар.

— Союзники, говорите… И кто же, если не секрет?

— Не секрет. Утильщики и пираты.

— Ничего не имею против. Но о наших с вами условиях вы им ничего не расскажете. Я хочу, чтобы на мои четыре ковчега больше никто не зарился, ни ваша нимфейская элита, ни чужие акулы.

— Принято, господин Кумар, слово дома князей Дерешей!

***

В бывшем тронном зале дворца Их Королевских Величеств, бывший регент, а ныне самовозвеличенный правитель Королевского Двора Лобсанг Пуритрам получал посвящение в теократы по обряду самого многочисленного монастыря и Храма Лиловых Тог — «кровоподтечников».

Обряд, обычно скрытый от всех глаз, Самовозвеличенный, а именно так теперь должен был звучать его титул, пожелал превратить в помпезное шоу. Разумеется, для воплощения этой идеи пришлось задействовать немало церберов еще действующего Департамента защиты, агентов-надсмотрщиков, которых по отработанной спецтехнологии давно и небезрезультатно держали на психотропной цепи, заставляя выполнять всевозможные полицейские и сыскные функции.

На сей раз церберам вменялось в обязанности отыскать, «воскресить» и согнать во дворец остатки всего былого цвета Двора — вассалов, полувассалов, их родственников, завалявшихся опальных аристократов, отставных гвардейцев высших чинов, одним словом всех, кому отсутствующие величества по разным причинам отказали в праве сопровождать их в спасительном бегстве в разные годы.

Самовозвеличенный, кроме насильственной практики, в отдельных случаях разрешил церберам применять и «обещательную». И хотя обещательной мало кто верил, по причине самой личности Пуритрама, насильственной все же боялись.

Залы дворца, таким образом, были худо-бедно заполнены обладателями и полуобладателями дорогих гардеробов, вскрытых и щедро расфасованных по персонам все теми же агентами-надсмотрщиками Департамента. Последние, в свою очередь, сами побаивались теократов, чья отстраненная хладнокровная невозмутимость вызывала у большинства церберов какое-то внутреннее оцепенение, граничащее с подобострастием — смесь весьма гремучую. Эту особенность в поведении агентов не мог не заметить и Самовозвеличенный, поэтому первый слой своего ближайшего окружения был им полностью заменен теократами. Оставался последний шаг: самому надеть лиловую тогу.

И вот, наконец, на глазах у почти пятисот подневольных гостей Лобсанг Пуритрам принялся исполнять роль главного участника сакрального обряда посвящения.

Самовозвеличенного пригласили спуститься с трона, пройдя семь ступеней тронной пирамиды. Внизу посвящаемого ждал круглый стол с пятью ритуальными шкатулками разного размера, хрустальной чашей с водой, а также двумя полотенцами.

Вокруг стола расположились пятеро теократов-манипуляторов, и каждый из них придерживал руками свою шкатулку. Еще двое заняли места по бокам Самовозвеличенного, и, наконец, перед самым столом с противоположной от Пуритрама стороны возвышался монах-жрец, теократ высшего храмового сана. На головах у всех посвятителей были черные треугольные шапочки с золотыми плащиками, прикрывавшими затылки.

Обряд начался с раздевания Самовозвеличенного. Его светский камзол и черную рубаху просто сбросили на пол. Обнаженного до пояса коротышку подвели к чаше с водой. Первый страж шкатулки попросил Пуритрама наклониться и окунуть голову в воду, затем из шкатулки было извлечено священное мыло, и теократ-манипулятор принялся аккуратно намыливать голову посвящаемого, при этом он дул на пену, и та, отрываясь от волос, летела в зал легким вихриком светящихся лиловых пузырей.

Далее к процедуре приступил теократ с бритвой, которую он также извлек из своей шкатулки. Постепенно перед завороженными зрелищем зрителями стал обнажаться рябой веснушчатый череп Самовозвеличенного. Ловкий теократ-брадобрей, казалось, одним своим указательным пальцем, упершимся в макушку Пуритрама, поворачивал его голову вслед за каждым движением священной бритвы. Еще несколько секунд, и в руки манипулятора взлетело полотенце. Свежеобритый, обсушенный и «шлифанутый» Пуритрам слегка пошатывался с закрытыми глазами.

Третий теократ извлек из шкатулки бутылек со священным ароматическим маслом. Плеснув на ладонь этой жидкости, теократ удостоил голову посвящаемого массажем под распевание молитвы.