Англичанин из Лебедяни. Жизнь Евгения Замятина (1884–1937)

Тот, кто нашел свой идеал сегодня – как жена Лота, уже обращен в соляной столп, уже врос в землю и не двигается дальше. Мир жив только еретиками: еретик Христос, еретик Коперник, еретик Толстой. <…> Сегодня – отрицает вчера, но является отрицанием отрицания – завтра: все тот же диалектический путь, грандиозной параболой уносящий мир в бесконечность. Тезис – вчера, антитезис – сегодня, и синтез – завтра. <…> Единственное оружие, достойное человека – завтрашнего человека – это слово. Словом русская интеллигенция, русская литература – десятилетия подряд боролась за великое человеческое завтра. И теперь время вновь поднять это оружие [Галушкин и Любимова 1999: 48–49] («Завтра»).

Все это стало тем интеллектуальным и политическим фоном, на котором будет выковано самое острое оружие, направленное Замятиным против репрессивной политики, – его роман «Мы», над черновым вариантом которого он работал в последующие месяцы 1919 года.

В первые годы, проведенные в Петрограде, еще до начала работы над романом, он писал, публиковался, ему регулярно заказывали статьи и рассказы. Из полной литературной изоляции в Англии он внезапно попал в самый центр хаотичной и волнующей культурной жизни новой России. Ему явно было приятно, что к нему проявляли повышенный интерес, что его уважали и в нем нуждались. В первой половине 1918 года он познакомился с рядом известных писателей, в том числе с А. А. Блоком. Замятин был поражен сочетанием возвышенно-рыцарских и обычных современных черт во внешности писателя. Блок, в свою очередь, удивился тому, насколько ошибочным было его собственное представление о Замятине, которого он ожидал увидеть бородатым сельским врачом. Такой образ возник на основе чтения его рассказов, описывавших российскую провинцию, но он выглядел иначе – как «англичанин… московский». В течение трех лет они часто работали вместе в качестве редакторов для таких проектов, как «Всемирная литература». Горький был очень привязан к Блоку, а Замятин им искренно восхищался, чувствуя в нем не только преданного идее и проницательного писателя, но и одинокого человека, остро ощущавшего кризис гуманитарных знаний, грозивший охватить всю русскую культуру. К лету 1919 года он обратил внимание на внутренние изменения, произошедшие с Блоком, – это больше не был тот человек, который в начале 1918 года открыто приветствовал большевистский переворот в своей блестящей и противоречивой поэме «Двенадцать». В последние годы перед своей смертью в августе 1921 года Блок испытывал душевные страдания и проблемы с физическим здоровьем. Однажды в 1920 году у них с Замятиным состоялся откровенный разговор, в котором Блок поделился своими чувствами по поводу России, которые он определил как «ненавидящая любовь» [Галушкин и Любимова 1999:114–123,145-146] («Воспоминания о Блоке» (1921) и «Речь на вечере памяти А. А. Блока»).

Замятин продолжал дружить и с Ремизовым, с которым познакомился еще до Первой мировой войны благодаря журналу «Заветы». На протяжении 1918 года они обменялись несколькими письмами по практическим вопросам, касающимся авторских гонораров. Замятину также было присвоено новое звание в эксцентричной литературной группе Ремизова «Обезвельвольпал» («Обезьянья Великая и Вольная палата»), где он поднялся из разряда «кандидатов» в «князья» и позже «кавалеры». Эта причудливая и пародийно организованная группа была, по сути, посвящена защите свободы слова. Она возникала как результат восхищения Ремизова Э. Т. А. Гофманом, чьи произведения вскоре приведут к созданию советского сообщества «Серапионовых братьев». Вскоре после того, как Замятин в 1917 году вернулся в Россию, ему предложили вместе с другими подписать документ, дававший П. Е. Щеголеву более высокий ранг в группе. Его фамилия появляется на изысканно написанном и красиво иллюстрированном Ремизовым листе бумаги среди подписей других известных писателей, таких как А. А. Блок, М. М. Пришвин, Р. В. Иванов-Разумник, Б. Н. Бугаев (Андрей Белый), А. Н. Толстой, В. В. Розанов и сам Ремизов. Это в очередной раз подтверждало его высокий статус в литературной элите столицы [ОР ИМЛИ. Ф. 47. Оп. 3. Ед. хр. 171].