Англичанин из Лебедяни. Жизнь Евгения Замятина (1884–1937)

Он имеет в виду меру, принятую 29 июля 1918 года, в соответствии с которой все мужчины этой возрастной группы подлежали призыву. Так что, возможно, ему повезло, что в число документов, доставшихся карманнику в Москве, не попало его медицинское освобождение от военной службы. Он жаловался на то, что в домах и квартирах, в том числе в доме его матери, стали принудительно расселять бездомных, а также на то, что ему было тяжело сконцентрироваться и продолжать писать.

Товарищи-коммунисты в Лебедяни здорово орудуют. На днях (с неделю) позакрыли все до одного магазины – всех сортов, не только съестные; оказывается, национализируют всю торговлю, опережая своей предприимчивостью Москву далеко. Пока, поэтому, с неделю ничего нельзя купить: мяса, спичек, соли. Говорят, скоро магазины откроются; сейчас идет учет. Поживем – увидим. Мясо и прочее съестное здесь с успехом достается по знакомству (9 сентября).

На самом деле питался он хорошо, съедая на завтрак три яйца и белые пышки на сметане (Людмиле бы они очень понравились), и обещал попытаться отправить что-нибудь из еды в Петроград до того, как правила снова ужесточатся. Спустя две недели он отправил свою домработницу Агру в Петроград с 25 килограммами зерна и ящиком яблок и груш, а сам решал, где лучше всего провести зиму: «Плохо, в конце концов, и тут, и там. Тут в доме тесновато, и не по нутру мне вся здешняя жизнь. А в Питере – будет голодно, и может быть, холодно…» (24 сентября). Он попытался уговорить Людмилу приехать в Лебедянь в октябре, заверив ее, что Агра будет ухаживать за ним, а она сможет устроиться в местную больницу. Он слишком много курил, не прибавлял в весе, несмотря на превосходную пищу, и не очень много писал, хотя «Сподручница грешных» была в целом готова к отправке в редакцию. Но Людмила решила не приезжать, и через две недели он в письме расхваливал пропущенную ею чудесную, теплую осень и представлял, как она наелась бы местных хрустящих яблок и стала бы еще прекраснее. В конце октября он планировал ехать в Петроград, но из-за недавних конфискаций теперь собирался привезти не больше половины пуда (8 килограммов) зерна или хлеба.

В Лебедяни ему удалось закончить рассказ «Север» – он работал на веранде, пока не становилось слишком жарко, а во второй половине дня садился читать на садовой скамейке: «И все это – без пальто, в одном моем голубом golf-jacket [куртка для игры в гольф], – это в октябре-то!» (19 октября). Он дважды переписал рассказ и, как обычно, планировал сделать это еще по крайней мере один раз, вернувшись в Петроград. Место действия «Севера» – Арктика, где Замятин был три года назад. Это лирическое, эмоциональное повествование о любви бесхитростного, медлительного Марея и дикой рыжеволосой Пельки. Если Марей напоминает Кембла из «Островитян», то Пелька – невысокая, тоненькая, чувственная женщина, похожая на Диди (а также на 1-330 в «Мы» и Плацидию в «Биче Божьем»). Эти женщины часто внешне напоминают мальчиков, им свойственна резкость и угловатость. Они не беременеют и не стремятся к материнству, получая наслаждение сами и, видимо, обещая его другим. Во время любовных соитий они проникают в покорного мужчину, обожженного их сосками или коленями, ужаленного их губами, локтями или зелеными глазами, пронзенного их голосом, пригвожденного взмахом их копьевидных ресниц. Из-за этой инверсии привычных активных и пассивных, мужских и женских ролей именно женщины в прозе Замятина часто инициируют и контролируют сексуальные отношения.

Он также пишет Людмиле о том, что прочитал лекцию в недавно открывшемся Народном университете Лебедяни, темой для которой, по настоянию руководства, была выбрана не современная Англия, как изначально планировалось, а «современная русская литература» (24 сентября). Он рассказал слушателям о развитии русской литературы от реализма, представленного Чеховым и Горьким, к его антитезе в лице символистов Белого и Блока (футуристов, кроме Маяковского, он не принимал, считая их довольно инфантильными) и новому синтезу, представленному неореалистами, в число которых входил он сам. Последние, по его описанию, взаимодействовали с миром, который часто представляла провинция, включая в свою прозу диалектизмы, острый юмор, а подчас и элементы невероятного и фантастического. Их метод заключался в экономии средств, ярком импрессионизме и использовании музыкальной оркестровки языка [Замятин 1970–1988, 4: 348–365] («Современная русская литература»).