Внутри самого елизаветинского истеблишмента в 1570-е годы убежденные протестанты последовательно замещали старое поколение тайных советников. Новыми назначенцами стали сэр Уолтер Милдмей, сэр Ральф Сэдлер (отсутствующий советник с самого начала правления), граф Уорик, сэр Томас Смит, сэр Фрэнсис Уолсингем и сэр Генри Сидни (лорд-губернатор Уэльса и лорд-наместник Ирландии). Да, наблюдались и исключения из этого правила: граф Сассекс был прагматиком, а сэр Джеймс Крофт – полукатоликом, он был обязан своим назначением привычке Елизаветы уравновешивать точки зрения. Кроме того, второй фаворит королевы, Кристофер Хаттон, заменивший Ноллиса при дворе на посту капитана стражи, возведенный в рыцарское достоинство и включенный в Тайный совет в 1577 году, имел антипуританские убеждения, причем до такой степени, что в 1573 году сделался объектом покушения с целью убийства. Однако преобладающей силой в Тайном совете после 1572 года были протестанты; даже позиция Хаттона отличалась неоднозначностью. Его антипуританская шкурка была куда жестче внутреннего содержания и частично отражала зависимый статус. Изначально джентльмен-пенсионер[642]
, который «дотанцевался» до должности и постоянно был должен денег Елизавете, он получил специальное задание атаковать религиозных нонконформистов[643].«Ближний круг» двора в 1570-е и начале 1580-х годов составляли Сесил, Лестер, Сассекс (ум. 1583), Бедфорд и Милдмей, к которым присоединились Уолсингем, Хаттон и сэр Томас Бромли (лорд-канцлер в 1579–1587 годах)[644]
. Уолсингем был из них самым целеустремленным идеологом, «пуританин в политике», он при каждой возможности отстаивал протестантское дело. Лестер, Бедфорд и Милдмей отличались меньшей категоричностью, но были столь же воинственны. Лестер желал возглавить английские экспедиционные силы и направить их на помощь голландскому восстанию, и в 1576–1577 годах это почти сбылось, – однако Елизавета передумала. Сесил, напротив, в 1570-е годы стал осторожным. Елизавета возвела его в пэры, дав титул барона Берли (февраль 1571 года), и наградила орденом Подвязки (июнь 1572 года). Затем, когда умер маркиз Винчестер, королева назначила его верховным лорд-казначеем (июль 1572 года). С тех пор он избегал рисков, хотя его соображения неизвестны. Говорили, что его личные амбиции оттесняли на второй план государственные соображения[645]. Однако обвинять Сесила в самодовольстве несправедливо. Он понимал почти так же хорошо, как и Елизавета, что realpolitik требует от Англии отвечать на внешние события после Варфоломеевской ночи. Он также осознавал, что причиной стремления Уолсингема к протестантской коалиции становятся не столько объективные военные расчеты, сколько его страстное желание, чтобы англиканская церковь стала кальвинистской реформатской церковью[646].Тем не менее Берли после 1572 года позволил Уолсингему взять на себя ту активную роль, которую прежде играл сам. (Он знал молодого человека с Кембриджа, привлекал его к второстепенным делам при дворе и обеспечил избрание того в палату общин в 1559 и 1563 годах.) Освобождая место государственного секретаря, Берли сначала рекомендовал на этот пост своего наставника из «афинян» сэра Томаса Смита, а затем поставил рядом с ним Уолсингема (декабрь 1573 года). После смерти Смита вторым секретарем до 1581 года был Томас Уилсон; после этого Уолсингем служил один до самой своей кончины (апрель 1590 года), за исключением периода в 1586–1587 годах, когда вторым секретарем был Уильям Дэвисон. (Хотя Дэвисон получал жалованье до 1608 года, он был скомпрометирован своей ролью в подготовке подписанного Елизаветой предписания о казни Марии Стюарт[647]
.)В определенной степени Берли сошел со сцены, потому что переутомился. Сферу его компетенции в основном составляли области финансовой, религиозной и социально-экономической политики, тогда как Уолсингем специализировался в дипломатии и разведке. Как верховный лорд-казначей Берли координировал Тайный совет, работал с парламентом, председательствовал в казначействе и Суде по делам опеки, заседал как мировой судья в пяти графствах и бдительно следил за рекузантами и английскими изгнанниками-католиками за границей. Наверное, после 1572 года он осознал, что превратился в пожилого государственного деятеля. Но если и так, то он также считал Уолсингема наиболее квалифицированным человеком на должность государственного секретаря в 1570-е годы. По меньшей мере его идеологическая позиция соответствовала изменившемуся европейскому устройству. Разумеется, не было никаких признаков, что вызванный восстанием в Нидерландах кризис разрешится легко. Напротив, Голландия и Зеландия[648]
с трудом продержались, пока Филипп II снова не обанкротился (сентябрь 1575 года). После этого валлонские и испанские войска Филиппа взбунтовались (июль и ноябрь 1576 года), а жестокое разграбление городов Алст и Антверпен спровоцировало в Нидерландах новую волну испанофобии.