Англия Тюдоров. Полная история эпохи от Генриха VII до Елизаветы I

В «Утопии» Мора вымышленный путешественник Рафаэль Гитлодей знает, что дать совет государю во времена Ренессанса можно было, написав книгу «наставлений». Это отражало убеждение гуманистов, что политическая дискуссия в той мере, в какой ее допускали, велась на страницах книг наставлений, книг по истории, в интермедиях, драмах и литературных «диалогах» (сочинениях, написанных частично в драматургической форме). К книгам с наставлениями и правилами этикета относилась и сама «Утопия» (Utopia), а также «Правитель» (The Book Named the Govenor) сэра Томаса Элиота и перевод сэра Томаса Хоуби книги Кастильоне «Придворный» (The Book of the Courtier). Диалогами, кроме «Утопии», были «Диалог о ересях» (Dialogue Concerning Heresies) Мора, «Паскиль» (Pasquil the Playne) Элиота, «Иерусалим и Византия» (Salem and Bizance) Сен-Жермена, «Диалог между Реджинальдом Поулом и Томасом Лупсетом» (Dialogue between Reginald Pole and Tomas Lupset) Томаса Старки и «Беседа о Содружестве королевства Англия» (Discourse of the Commonweal of this Realm of England) сэра Томаса Смита. К лучшим книгам по истории и драматическим произведениям принадлежали «Ричард III» Мора, «Король Иоанн» Джона Бейла, «Горбодук» Саквилла и Нортона, «Эдуард II» Кристофера Марло и пьесы Шекспира на сюжеты из римской и английской истории.

Поэзия тоже сделалась политизированной под пером Шелтона, сэра Томаса Уайетта и Генри Говарда, графа Суррея. Когда Уайетт перевел Петрарку, в результате получилась поэзия протеста. Сэр Филип Сидни в своей «Апологии поэзии» (Apology for Poetry, 1581) защищал поэзию частично из-за ее политической полезности: «Разве заслуживает пренебрежения бедная свирель, которая… может изобразить страдания народа от жестоких лордов и рыскающих солдат? И снова… какое благодеяние получают те, кто лежит на дне, от доброты восседающих на самом верху?»[1031] Граф Эссекс сам был второстепенным поэтом, чей «обычный прием» был «перелить свои мысли в сонет… чтобы спеть его королеве». Поэма, написанная после конфликта с Елизаветой в июле 1598 года, ясно отображает ощущаемые им обиду и разочарование[1032]. И «Аркадия» Сидни, пасторальный роман в прозе, создан, чтобы «представить развитие, великолепие и упадок государей… со всеми их ошибками или изменчивостью в государственных делах», усыпан стихами. Например, эклога утверждает, что аристократы – настоящие защитники народа от тирании. В поэме описывается, какой порядок поддерживали крупные звери в золотой век, но когда меньшие звери попросили Юпитера дать им короля, был создан человек, и он быстро установил тиранию, создавая фракции: он восстановил «слабых» против «более знатных», а когда расправился со знатными, сделал слабых рабами и убивал их ради развлечения. Как в «Диалоге между Реджинальдом Поулом и Томасом Лупсетом» Старки, подтекст убеждал, что монархия, ограниченная сильной аристократией, обезопасит государство от тирании[1033].

Меньшей аллегоричностью отличалась «Сказка матушки Хабберт» Спенсера (Mother Hubberd’s Tale, написана около 1580 года), в которой звучали возражения против затевавшейся свадьбы Елизаветы с Франсуа, герцогом Алансонским. В произведении использовался общеизвестный факт, что Елизавета давала своим придворным животные прозвища: Алансон стал лягушонком, его доверенное лицо Симьер – обезьяной, Берли – лисицей, Хаттон – овцой и так далее. Посему «Сказка матушки Хабберт» по сути поэтическая аллегория, направленная против честолюбивых замыслов, по образцу басен Эзопа. Однако скрытый смысл ясен – сговор Берли с французом угрожает разрушить елизаветинский режим. Если бы брак состоялся, «лисица» стала бы править через слабого короля-консорта до полного исчезновения верховной власти Елизаветы – это мнение отражало опасения приближенных к Лестеру придворных. В «Пастушьем календаре» (The Shepherd’s Calendar) Спенсер снова повторил споры по поводу предполагаемого брака, драматизируя ужасный закат Лестера и протестантского дела. Как и в «Королеве фей» (The Faerie Queene), аллегория использовалась не как маскировка, позволяющая автору скрыть смысл, а как вуаль, сквозь которую он мог показать то, что в противном случае стало бы оскорблением монарха[1034].

Таким образом, литература была основным средством элиты говорить о политике, и традиция эпохи Ренессанса считала такой способ действенным для увещевания правителей. Да, Гитлодей признавал, что на деле немногие государи прислушивались к изложенному. Однако честолюбивые мечты были сильнее наблюдательности: к придворным, поднявшим перо в защиту или для порицания, примкнули Шелтон, Мор, Элиот, Старки, Смит, Сидни, Спенсер, Рэли и Фрэнсис Бэкон. Как написал в 1350 году Петрарка, «меня зачали в изгнании, и я родился в изгнании». Хотя он имел в виду, что чувствовал себя отделенным от достижений античного прошлого, разочарования последующих советников добавили его словам дополнительной едкости.