Англия Тюдоров. Полная история эпохи от Генриха VII до Елизаветы I

Можно возразить, что платонизм снова появился в работе сэра Филипа Сидни. Он следовал Аристотелю, когда в «Апологии поэзии» заявлял, что «лучший из историков уступает поэту, потому что действия или распри, цели, политику или военные хитрости историк обязан перечислять, а поэт же оживляет, присваивая их и переживая». Сидни также полагал, что человек возвышает себя через поэзию, стремясь к совершенству. Как многих пуритан, обретающих идеал чистоты на личном, сокровенном и прямом пути человека к Божественной истине, его влек к себе платонизм[1043]. Действительно, религиозные разногласия периода Реформации оставляли мало места для новых исследований теорий познания и убеждений. Ренессансное самовыражение, строгость текстов и осуждение «схоластических» методов ведения диспута сделали онтологические дебаты скорее провоцирующими рознь, а не способствующими нововведениям. Частично именно отсутствие годной замены обусловило тот факт, что книги Аристотеля оставались образцом. Однако причина состояла и в том, что «новый» Аристотель изучался по греческим текстам с гуманистическими и классическими комментариями. От «старого» схоластического аппарата отказались в пользу традиции, которая никоим образом не была реакционной и использовалась, чтобы поддержать и обустроить новые течения мысли[1044].

На деле Аристотелю бросали вызов в некоторых университетских кругах приверженцы парижанина Питера Рамуса (1515–1572), однако рамисты составляли в Оксфорде незначительное меньшинство, подвергавшееся ожесточенной критике. Их девиз: «Все, сказанное Аристотелем, вымышлено!» Книги Рамуса «Подразделения диалектики» (Institutions of Dialectic) и «Порицание Аристотеля» (Animadversions on Aristotle) положили начало поискам «истинного разума» и «истинной религии», заинтересовавшим нескольких юристов и пуритан, в число которых входил и лорд – хранитель печати Эгертон. Неофиты утверждали, что каждый человек – это мир в миниатюре: истинная образованность строится на речи и языке личности. На практике это означало критическое изучение источников, владение всеми важными фактами и мнениями, применение противопоставления при систематизации фактов и суждений, а также исследование значения через присвоение слов и фраз. Однако когда в 1583 году появилась книга Гэбриэла Харви «О восстановлении логики» (De restitutione logica), ее высмеяли[1045].

Никаких связей между рамизмом и секуляризмом не существовало. Были елизаветинские скептики типа Реджинальда Скота, в его книге «Исследование колдовства» (Discovery of Witchcraft, 1584) отрицалось, что Господь когда-либо позволял колдуньям пользоваться сверхъестественной силой или якобы намеревался наказывать их за такие деяния. Были аналоги и эпигоны французских libertins erudits, хотя скептики настаивали не столько на том, что «сверхъестественного» не существует, сколько на том, что оно не имеет обоснования в Библии. Однако перевод Джона Флорио «Опытов» Монтеня (Essays, 1603) читали не только за содержание, но и за экзотический стиль. Перевод Джоунса дискуссионного труда Юста Липсия «Шесть книг о политике» (Six Books of Politics, 1594), скорее всего, читали из-за изложенной в нем позиции, что правители на своей территории должны допускать только одну форму вероисповедания. Драматург Кристофер Марло (1564–1593) заявлял, что Новый Завет «написан мерзостно», что Иисус был незаконнорожденным, а его апостолы «подлые парни». Он утверждал, что «вначале единственной задачей религии было держать людей в страхе» – макиавеллистический взгляд на религию. Более того, он принадлежал к кругу Рэли, члены которого предположительно отрицали бессмертие души. Менее значимых персон тоже обвиняли в отрицании божественной природы Христа, его Воскресения и даже существования Бога, хотя сомнительно, что какой-либо «атеизм» в современном смысле слова можно было идентифицировать до начала XVIII столетия[1046].