Тем не менее развитие рационализированной историографии стимулировали переводы сочинений Публия Корнелия Тацита: «Исторические записки» и «Жизнь Агриколы» (Histories и Life of Agricola, 1591), а также «Анналы» и «Описание Германии» (Annals и Description of Germany, 1598). «Анналы» были известны Мору и Элиоту, именно этот труд обеспечил пробелы в их знании истории Римской империи в первом веке нашей эры и повлиял на образ Ричарда III у Мора. Однако в 1590-е годы Тацита читали как историка, который считал прошлое слишком сложным и не поддающимся сведению к прямолинейным нравственным урокам. Его подход привлекал разочаровавшихся придворных и критиков позднеелизаветинской продажности и «мздоимства». Соответственно, писатели, которых не удовлетворяла «наставленческая» литература, стремились создавать «тацитианскую» альтернативу. Они старались разобраться, как великие деятели добивались своих целей в системе, не предусматривающей провиденциализма – в отличие от популярных историй, таких как «Падение правителей» (Fall of Princes) Джона Лидгейта и «Зерцало правителей» (Mirror of Magistrates) Уильяма Болдуина. При этом подходе нравственные exempla и божественное вмешательство оставались за рамками внимания. Вместо этого история становилась «полем проявления героической энергии самостоятельной политической воли, стремящейся управлять событиями через искусство политики»[1047]
.Граф Эссекс, в частности, покровительствовал последователям Тацита: к его клиентам принадлежали Фрэнсис Бэкон, сэр Генри Сэвил и Генри Кафф. Сэвил, который руководил колледжем Мертон в Оксфорде, а потом стал ректором Итона, перевел «Исторические записки» и «Жизнь Агриколы». Кафф, до присоединения к восстанию Эссекса заведовавший королевской кафедрой древнегреческого языка в Оксфорде, с эшафота провозгласил, что «все же образованности и мужеству следует отдавать преимущество». Он сетовал, что «ученые и военные… в Англии должны умирать как собаки и на виселице». Люди круга Эссекса полагали, что честь аристократа обновляется в союзе с литературой. Джордж Чепмен приветствовал Эссекса как «настоящего из настоящих Ахилла, которого только мог вообразить Гомер в священном прозрении». Помешал или помог политический крах графа воображению тацитианцев, сказать сложно. Трагедии Бена Джонсона «Падение Сеяна» (Sejanus, 1603) и «Заговор Катилины» (Cataline, 1611) были слишком академичными и провалились в театре, несмотря на участие в тех спектаклях Шекспира. Однако последствия антипатии тацитианцев к судам и упадка гуманистической идеи «наставлений в литературе» к 1642 году стали очевидными[1048]
.Политические дискуссии при Тюдорах подвергались ограничениям. Немногочисленные публикации, кроме Библии, «Деяний и памятников» Фокса и других работ религиозного содержания, имели целью занять читателей, а не развлечь их. Гуманистическо-классические издания редко адресовались людям за пределами королевского двора и правительства, университетов и юридических школ. Авторы-гуманисты, стремившиеся привлечь более широкую публику, адаптировали свой материал к рыцарским традициям сочинений Чосера, Мэлори и «Романа о розе». В школах и дома у джентри любимым чтением оставались Новый Завет, «Парафразы» (Paraphrases), «Домашние беседы» (Colloquies) и «Изречения» (Agades) Эразма Роттердамского, к ним добавились издание сэра Томаса Норта труда Плутарха «Жизнь благородных греков и римлян» (Lives of the Noble Grecians nad Romans), «Правитель» Элиота и «Придворный» в переводе Хоуби. Публика попроще глотала «Золотую легенду» Кэкстона (The Golden Legend), «Зерцало правителей» Болдуина, сенсационные истории и памфлеты, напечатанные проповеди, хроники, книги о путешествиях, календари, труды о травах и медицине. На низшем уровне грамотности за пенни покупались баллады с «последними известиями», которые потом передавались от человека к человеку: в них рассказывалось о «несчастных случаях на дороге», убийствах, ограблениях и поединках.