Английская свадьба

Осторожно пробую свою жареную картошку. Оказывается совсем невкусно — ее в процессе приготовления не посолили. Смотрю тогда, что делает Джеймс, — а он, к моему изумлению, не просто посыпает ее солью, но еще и поливает уксусом. Не кетчупом, не майонезом, а именно уксусом! Я аккуратно интересуюсь, вкусно ли есть ее вот так, а он смеется и говорит: «А ты попробуй!» Я и попробовала — при этом, естественно, жареная картошка несколько подмокла и, на мой взгляд, совершенно потеряла свою аппетитность. Рыба же выглядела необыкновенно привлекательно, и я решила, что не стану портить ее уксусом, а просто посолю (втихаря от Джеймса). Он же, как ни в чем не бывало, уплетал свою порцию и занудливо объяснял, что не один он такой и что все англичане любят есть фиш энд чипе с уксусом. Заодно он рассказал, что есть еще одна особенность в поедании жареной картошки: это единственное блюдо, которое вполне прилично есть всем вместе. То есть никто косо не посмотрит, если вы закажете в ресторане одну порцию на двоих или на нескольких человек. А делиться другими блюдами здесь совершенно не принято… И еще мы поразмышляли о том, что чипсами тут называют исключительно нарезанную ломтиками горячую жареную картошку, а то, что продается в пакетах в супермаркетах здесь зовется словом «криспс».

Раньше, кстати, я никогда не думала об Англии как стране морепродуктов, и напрасно: здесь есть и устрицы, и омары, и креветки, и крабы, и съедобные рапаны, и мидии, и куча всяких рыб — все местное, свежайшее. В Свонедже, например, у причала расположилась маленькая и совсем непрезентабельная кафешка, но в ней подают устриц с бокалом игристого вина, и можно заказать крабов и омаров, только что пойманных рыбаками. И даже есть специальный аквариум, где все эти еще живые морепродукты копошатся.

Позже я узнала, что большинство англичан ест рыбу не очень часто — и из всех рыбных блюд предпочитает именно фиш энд чипе. Среди наших знакомых мало тех, кто по-настоящему любит устрицы; и все относятся вроде бы с пониманием, когда я их заказываю, но с отвращением, когда я их ем. При этом в Англии даже есть устричные фермы, а осенью в графстве Корнуолл проводится фестиваль устриц и «Гиннесса». Представляете, едят устрицы, а запивают все это дело темным пивом! И однажды в тамошнем ресторане, когда я заказала себе пару свежих устриц, мне их принесли густо посыпанными молотым перцем и почему-то каждую — на отдельной тарелке.

Да, так я снова отвлеклась. После нашего обеда в «фиш энд чипе» мы поехали в соседнюю деревню. Окрестности Свонеджа относятся к побережью юрского периода, и мне захотелось посмотреть, что это на самом деле означает.

Проезжаем мы мимо школы, на обочине рядом с негорящим светофором стоит толстая тетушка, одетая в накидку ядовито-зеленого и оранжевого цветов. «Лоллипоп-леди» (женщина-леденец), — мимоходом отмечает Джеймс. Я с подозрением кошусь на него: что это с ним произошло, он ведь никогда не отличался особой образностью речи! И потом — ему теперь что, нравятся толстушки? На всякий случай осторожно говорю: «Как здорово и нежно ты ее назвал!» Джеймс ошарашенно смотрит на меня и спрашивает озадаченно: «Ты это о ком? О лоллипоп-леди, что ли? Так это же официальное название ее профессии!» — «Как это?» — недоверчиво хмурюсь я. «Ну да, как вот регулировщик там или постовой», — говорит он. «А что же тогда у нее за профессия такая? Она что, леденцы непрерывно ест?» — запальчиво спрашиваю я. «Да нет же, просто у нее шест такой с круглым знаком „Стоп!“ наверху, и он вроде бы как напоминает по форме леденец», — назидательно уточняет Джеймс. «А зачем ей этот шест и что она с ним делает?» — продолжаю недоумевать я. «Разве не понятно? — удивляется он. — Когда школьники выходят к дороге, она его поднимает, и все машины должны остановиться, чтобы их пропустить. А потом она его опускает, и все едут дальше». Я проникаюсь сочувствием к бедным леди: «И что же, они так и стоят у дороги весь день?» — «Да нет, — успокаивает меня Джеймс, — они ведь только у школ работают, значит, только до или после уроков. Поподнимает свой шест раза три-четыре — и свободна. Это в основном домохозяйки так подрабатывают». Я вздыхаю с облегчением: «Ладно, тогда не самая пыльная у них профессия». А сама думаю: смешное занятие — поднимаешь шест пару раз, и домой, чай пить. И теперь, когда вижу у дорог этих леденцовых дам, каждый раз ехидно отмечаю, что все они далеко не худенькие.

Подъезжаем мы к деревушке, куда, собственно, и направлялись, и тут начинается грибной дождь: и солнце светит, и дождик идет. Джеймс улыбается и говорит: «День рождения обезьяны!» Я раскрываю рот от изумления: «Чего-о-о?! Какой день рождения? Какой еще обезьяны?!» — а сама опасливо на него кошусь: уж не совсем ли он с катушек съехал. «Чего-чего, — с досадой говорит Джеймс, — это так по-английски называется, когда и дождь, и солнце!» — «А-а, — расслабляюсь я, но тут же снова лезу к нему с вопросом: — А почему обезьяны?» Джеймс расстроенно пожимает плечами, и я прикусываю язык: в самом деле, откуда же ему это знать.