Я находилась почти въ совершенномъ безумств. Постойте! вскричала я наконецъ; перестаньте читать… и освободивъ мою руку, я ухватилась за книгу держимую священниками, которую къ щастію моему вырвала изъ ихъ рукъ. Извините меня, Г. мой, сказала я ему; вы не должны окончать жестокаго своего предпріятія. Мн измнили самою недостойною подлостію. Я не могу и не хочу когда идти за него за мужъ.
Продолжайте, продолжайте, сказалъ ему Сиръ Гарфафъ,
взявши опять меня за руку съ чрезвычайнымъ насиліемъ. Сколь она ни жестокасердна, но я признаю ее моею супругою. Какая перемна, сударыня! Взирая на меня съ надмннымъ видомъ. Вы ли ето кроткая и учтивая Миссъ Биронъ.Увы! любезная Люція,
сіе происходило не отъ гнва; ето изьявляло отчужденіе ума, и заблужденіе разсудка; однако къ величайшему моему щастію я находилась въ такомъ состояніи, которое избавило меня отъ лишенія чувствъ, поелику мерзавецъ клялся, что лишеніе чувствъ спасти меня не можетъ! Продолжайте, продолжайте, возразилъ онъ повторительно, и священникъ началъ опять читать молитву. Я прервала его укоряя въ жестокомъ злоупотребленіи, имени Божія, и святости своего долга. Потомъ я обратилась къ двумъ молодымъ двицамъ, прося отъ нихъ сожалнія, я имъ представила чмъ он обязаны своему полу. Я требовала отъ нихътакого вспомоществованія, которое бы он пожелали и для самихъ себя, естьлибъ съ ними потупили съ подобнымъ сему варварствомъ. Выраженія моей скорби были столь трогательны, что извлекли изъ очей ихъ слезы, да и сама мать казалась тмъ тронута. Но неимющей жалости Гарграфъ приказывалъ только продолжать, и я не имла уже другой помощи какъ только прерывать чтеніе священника каждый разъ какъ онъ начиналъ читать, я весьма удивляюсь что имла силу стоять на ногахъ, я вся была воспламенена. Рука моя, которая почти во все сіе время держима была руками жестокаго, и сжимаема съ чрезвычайнымъ насиліемъ стола онемла, что я уже боле ее и не чувствовала. Другую подняла я къ Небу, призывая его во свидтельство толь безпримрнаго варварства, умоляя его о смерти, и повторяя что я предпочла бы оную тысячекратно несносному моему мученію. Помощникъ, пребывавшей до того въ молчаніи, предложилъ, чтобъ мн зажали ротъ, дабы я не въ состояніи была приносить моихъ жалобъ, и я не знаю, что бы могъ произвесть сей ужасной совтъ. Но старая госпожа опровергнувъ таковое намреніе съ довольною твердостію, просила Сира Гарграфа; оставить меня на нсколько минутъ съ нею и ея дочерьми. Такъ, такъ, сказалъ священникъ, должно оставить всхъ госпожъ вмст. Нсколько разсужденій приводитъ иногда человка въ разумъ.Сиръ Гарграфъ
оставилъ мою руку; а госпожа Оберри тотчасъ взявъ ее повела меня въ ближній кабинетъ. Ея дв дочери слдовали за нами. Пришедши въ оной я совершенно лишилась чувствъ. Соль и оленій рогъ опять употреблены тутъ были къ моему облегченію. Какъ скоро женщины примтили что я въ состояніи была ихъ слушать; то представляли мн богатство Сира Гарграфа. Я отвчала имъ, что оное презираю. Он уважили честность его чувствованій; а я, не преодолимое къ нему свое отвращеніе. Он восхваляли пріятности его вида: а я имъ сказала, что онъ глазамъ моимъ представляется самымъ безобразнйшимъ и ненавистнйшимъ изъ всхъ человковъ. Наконецъ он говорили мн о опасности, коей я подвержена, и о великомъ затрудненіи, которое он должны имть защищая меня еще отъ гораздо жесточайшаго поступка. Затрудненіе! вскричала я. Какъ, сударыня! разв сей домъ не принадлежитъ вамъ? Разв не имете вы сосдей и не можете просить у нихъ помощи? Я обязуюсь прислать вамъ тысячу гвиней въ сію же недлю тысячу гвиней, дражайшія мои госпожи! Я клянусь вамъ въ томъ моею честностію, если вы меня спасете отъ такого насилія, которому честныя женщины никогда не могутъ способствовать.