Английские письма или история кавалера Грандисона

"Вы вступили въ такое дѣло, которое противно всѣмъ общественнымъ законамъ, естьли вы не чувствуете, что въ такомъ случаѣ поступилилибъ и сами такъ какъ я поступилъ, то вѣрьте мнѣ, Г. мой, что вы не составляете такого честнаго человѣка, съ коимъ бы тотъ, которой почитаетъ за величайшее достоинство сіе названіе, долженъ ревностно сразиться. Я не получилъ надъ вами никакой выгоды, коей бы вы могли меня укорять. Вы обнажили свою шпагу; я же до моей не коснулся. Вспомните, что когда вы находились въ коляскѣ, то сіе положеніе не весьма ли было вамъ опасно; и что по нанесеніи на меня своего удара, вы чрезвычайно должны благодаришь за умѣренность мою. Я нимало не сожалѣю, что подалъ просимою отъ меня помощь, не причиня вамъ всего того зла, на кое вы жалуетесь. Нельзя дѣйствительно подозревать, чтобъ въ моихъ намѣреніяхъ заключалась какая ниесть злоба. Колико я ощущалъ къ вамъ омерзенія, да и теперь еще нѣсколько чувствую, за то насиліе, въ коемъ вы оказались виновнымъ касательно женщины не имѣющей ни какого защищенія, и заслуживающей, какъ я то скоро усмотрелъ, не токмо обожанія отъ васъ, но и отъ всего свѣта; и по тому менѣе помышлялъ я за нее мстить, сколько подать ей помощь.

"Я пишу къ вамъ столь продолжительное письмо для того, что мое перо составляетъ единое орудіе, которое я вознамѣрился употребить. Простите мнѣ, естьли я повторю, что послѣ произшедшей между нами распри, хотя касательно молодой особы, или насъ самихъ, мы не можемъ сражаться явнымъ образомъ, хотя по другимъ правиламъ, а не по моимъ, поединокъ есть позволенное дѣло. Естьли примутъ право, по причинѣ моего отказа меня оскорблять, и тѣмъ приведутъ меня въ необходимость себя защищать, то познаютъ, что единая моя рука въ состояніи меня спасти противъ великаго множества. Но, и въ семъ самомъ предположеніи, я всегда предпочту лучше оправдаться честными обьясненіями, поелику не желаю чтобъ кто ниесть могъ меня укорять въ смертоубійствѣ. Я не имѣю ни малой власти надъ моею жизни; а гораздо еще менѣе надъ жизнею другаго. До какой степени презираю я того человѣка, которой иначе о семъ мыслитъ, кажется гораздо болѣе я его презираю, нежели самъ могу быть имъ презираемъ; и естьли онъ представляетъ себѣ, что сіе обьявленіе подаетъ ему права нападать на жизнь мою, пусть его оное предпринимаетъ; но въ семъ случаѣ будетъ поступлено по средствомъ сходствующимъ съ моими правилами.

"Словомъ, естьлибъ меня ненавидѣлъ кто ниесть до такой чрезвычайности, и рѣшился бы меня подвергнуть игу законовъ своея земли; то мои поступки никогда не были бы о порочены; нѣтъ ни единаго дня ниже часа въ которой бы не можно было меня найти во всякомъ мѣстѣ, куда я бываю призываемъ по должности или по обыкновенію. Моя шпага составляетъ единое орудіе моего защищенія; и я никакого другаго изъ ней употребенія не дѣлаю. Пистолеты беру я токмо при отъѣздѣ въ дорогу, и ни для чего иннаго какъ для устрашенія разбойниковъ; и самыхъ безопаснѣйшихъ орудій иногда довольно для меня бываетъ, для отраженія отъ себя нечаяннаго нападенія.

Естьли Кавалеръ Поллексфенъ имѣетъ хотя нѣкое благоразуміе; то можетъ быть возблагодаритъ меня за сіе обьясненіе, которое впрочемъ я оставляю не его волю наимѣновать какъ ему заблагоразсудится. Пребываю покорнѣйшимъ ею слугою.

Карлъ Грандиссонъ.

Въ Понедѣльникъпо утру.

Г. Ревсъ просилъ у Сира Карла позволенія дозволишь мнѣ прочесть сіи два письма. Онъ на то согласился, ибо не намѣренъ, присовокупилъ онъ, согласиться на предложеніе Сира Гарграфа. Но поелику я приняла смѣлость списать ихъ, безъ его вѣдома; та я прошу искренно, любезная моя Люція не выдавать ихъ изъ фамиліи. Ты легко судить можешь о томъ удовольствіи, которое я почувствовала отъ послѣдняго письма, и нимало не сумнѣваюсь, чтобъ и ты не ощущала онаго вкупѣ со мною. Однако, поелику самъ Сиръ Карлъ нимало не надѣется, чтобъ такое дѣло предано было забвенію, и соглашается, что слѣдуя общественнымъ нравамъ честности, его врагъ конечно желаетъ чего ниесть гораздо оскорбительнѣйшаго; думаешь ли ты, любезная моя, чтобъ я была спокойна, когда почитаю себя какъ бы единымъ предметомъ возмущенія. Весьма вѣроятно, что Сиръ Карлъ пребываетъ теперь въ глубочайшемъ спокойствіи. Душа его основывается на другихъ правилахъ, а не на правилахъ мечтательной честности. Колико сіе благородное свойство возвышаетъ его въ моихъ мысляхъ! Дѣйствительно, любезная моя, я иногда чувствую, что благородность созидаетъ для него какъ бы нѣкій престолъ въ моемъ сердце; но токмо въ качествѣ друга или брата. Я не въ состояніи положить предѣловъ моего къ нему почтенія… будь увѣрена, любезная моя, что сіе высокопочитаніе будетъ содержать всѣ мои чувствованія въ границахъ благопристойности.