Английский пациент

– Наверное, Багнольд.

– Да.

– Англичанин до мозга костей.

– Да.

Караваджо помолчал.

– Мне нужно спросить у вас еще кое-что.

– Знаю.

– Что случилось с Кэтрин Клифтон? Что произошло перед войной, что свело вас всех снова в Гильф-эль-Кебире? После того как Мэдокс уехал в Англию.

Нужно было еще раз съездить в Гильф-эль-Кебир, чтобы свернуть наш последний лагерь на плато Увейнат. Жизнь там закончилась. Думал, между нами больше ничего не произойдет: мы не были любовниками уже больше года. Где-то в Европе назревала война, как рука, которая лезет в чердачное окно. И она, и я отступили за стены собственных привычек – в кажущиеся невинными приятельские отношения. Встречались очень редко.

В конце лета 1939 года я запланировал наведаться в Гильф-эль-Кебир с Гоугом, чтобы свернуть базовый лагерь. Гоуг должен был уехать на грузовике со всем имуществом, а Клифтон обещал прилететь и забрать меня. После чего мы расстанемся и навсегда положим конец нехитрому любовному треугольнику.

Услышав гул самолета и увидев его вдалеке, я спустился по скалам к основанию плато. Клифтон всегда отличался решительностью.

Небольшой грузовой самолет приземляется необычно, скользя от линии горизонта. Слегка касается крыльями света пустыни, потом звук замирает, и машина плывет к земле. Я никогда не понимал до конца, как работают самолеты. Видел, как они приближались ко мне в пустыне, и всегда выходил из палатки, испытывая некоторый страх. Они погружают крылья в тот свет, а затем входят в эту тишину.

«Мотылек» плавно скользил над плато. Я размахивал куском синего брезента. Клифтон сбавил скорость и пролетел надо мной – так низко, что с кустов акации посыпались листья. Затем самолет дал вираж влево, развернулся, выровнялся и пошел прямо на меня. Вдруг его резко бросило вниз, и он врезался в песок. Я побежал со всех ног.

Думал, что Джеффри был один. Он должен был прилететь, чтобы забрать меня из пустыни на втором месте в кабине. Но когда прибежал, чтобы вытащить его, увидел рядом с ним ее. А он был мертв. Она пыталась шевелить нижней частью тела, глядя прямо перед собой. Через открытое окно кабины песок насыпался на ее колени. Видимых повреждений, травм, даже синяков не было. Ее левая рука протянулась вперед, чтобы смягчить удар при крушении. Я вытащил Кэтрин из смятого самолета, который Клифтон называл «Медвежонок Руперт», и понес к пещерам в скалах. В Пещеру Пловцов, где были рисунки. По карте широта 23 градуса 30 минут, долгота 25 градусов 15 минут. Вечером похоронил Джеффри Клифтона.

Был ли я проклятием для них? Для нее? Для Мэдокса? Для пустыни, на которую с силой обрушилась новая война, которую бомбили, словно это был просто песок? Варвары против варваров. Обе армии прошли пустыню, так и не поняв, что же она собой являет. Пустыни Ливии. Отбросьте политику, и это будут самые сладкие слова, которые я знаю. Ливия. Сексуальное, протяжное слово, как затворенный колодец. Помните, что писала Дидо о пустынях Ливии?

«Человек будет, как водные реки в сухом месте…»

Я не верю, что пришел на проклятую землю или был пойман в ловушку зловещей ситуации. Каждая находка в пустыне и каждая встреча были подарком: наскальные рисунки в Пещере Пловцов, пение на пару с Мэдоксом во время экспедиций, появление Кэтрин – и то, как я шел к ней по красному блестящему бетонному полу и становился на колени, припав головой к ее животу, словно маленький мальчик; и племя, у которого был склад оружия и которое вылечило меня, и даже мы четверо: Хана, и вы, и сапер.

Я лишился всего, что любил и ценил.

Но остался с ней. У нее были сломаны три ребра. Я ждал, что вот-вот дрогнут ресницы, пошевелится разбитое запястье, заговорит неподвижный рот.

– Почему ты так меня ненавидишь? – прошептала она. – Ты убил во мне все.

– Кэтрин, ты не…

– Обними меня. Прекрати объяснения. Ты неисправим.

Взгляд был пристальным. Она не отпускала меня. Я буду последним, кого она видит. Шакал в пещере, который защищает женщину – и никогда не предаст ее.