Английский раб султана

— В октябре. Если кого-то интересует производство, у нас секретов нет, можете ознакомиться, вам все покажут и расскажут. Все одно в Англии сахарный тростник не приживется. Но я, верно, утомил вас своими нудными рассказами. Поведайте лучше, как у вас у самих там, в Англии, дела.

Поговорили и об этом. Потом командор распорядился призвать музыкантов, которые ублажали собравшихся, продолжавших свой неспешный разговор.

Когда начало темнеть, зажгли факелы. Брат-казначей меж тем сообщил о перспективных, хотя доселе неудачных опытах аббата Арчибальда по выплавке чугуна, а рыцари-иоанниты порассказали еще о Кипре.

Разговор начал затухать, и тогда Лео посчитал, что настал своевременный момент, чтобы поведать командору о том затруднении, с коим он столкнулся при изъяснении с греком на его языке.

Николас мудро улыбнулся и по-отечески изрек:

— Кажется, я могу объяснить тебе, в чем дело. Ты поймешь, что я сказал? — И иоаннит что-то проговорил по-гречески.

— Честно, немного. Вроде как речь идет о каких-то продуктах, нет?

Крестоносец засмеялся:

— Я бы так не сказал. А теперь?

На удивление, теперь Лео понял многое:

— Если не ошибаюсь, это из "Илиады", — ответил юноша и перевел сказанное.

— Отменно! Не блестяще, но вполне достойно.

— Хорошо, а то я начал опасаться, что дядя меня чему-то не тому учил. В чем же секрет? И это оба раза был греческий?

— Именно так. Но надо знать, что язык — он как человек. Когда-то возникает, растет, развивается, потом стареет и наконец умирает. Понимаешь? Дядя учил тебя древнегреческому, а теперешние греки говорят совсем не так, как герои Гомера. Поэтому и недопонимание, причем обоюдное. Если рассмотреть слова, употребляемые киприотами, легко увидеть, что среди них много европейских, французских по преимуществу, хоть зачастую и несколько исковерканных. Когда я одно время служил в Петрониуме — нашем замке, что на малоазийском побережье, я отметил, что тамошние греки говорят несколько по-иному, нежели кипрские, и, как кажется, я заметил у них турецкие слова. Отсюда вывод — условия, окружающие человека, влияют на его язык.

Лео оставалось только искренне восхититься тонкому анализу крестоносца.

— Достопочтенный брат и турецкий знает?

— Поживешь — не дай, конечно, бог — у них в плену, тоже выучишь.

Музыканты тем временем перешли от игры на инструментах к песням, и Заплана, недовольно сморщившись, велел им прекратить это мешающее хорошему разговору блеяние, как он выразился.

Брат Ансельм тем временем нашел себе собеседника в лице одного из иоаннитов, казначей разговорился с капелланом, а орденские слуги принесли следующую перемену блюд — в общем, вечер удался. Чуть не запамятовали, что пора служить повечерие.

— Предлагаю спуститься этажом ниже и совершить это в часовне замка, — сказал командор, и никто ему не возражал.

Гуськом, по каменной винтовой лестнице, хозяева и гости спустились на второй этаж, где была и кухня, и церковь.

— А ниже что? — поинтересовался казначей, и капеллан ответил ему:

— Кладовая из трех помещений и внутренний колодец в двух из них.

Часовня представляла из себя помещение размером 6 на 13,5 м, украшенное большой квадратной (2,5 м на 2,5 м) росписью, изображавшей Распятие Господне с предстоящими Богоматерью и святым Иоанном.

Капеллан бодро отслужил вечерню на небольшом престоле. Затем последовало уставное вино перед сном и отдача последних распоряжений. Протрубили отбой, загремели тяжелые цепи — был поднят мост. Позаботившись обо всех и разместив их на ночлег — аркебузиров, орденского слугу-лимассольца и греков (а равно и ослов, им принадлежавших), — командор Николас удалился в свои частные крохотные апартаменты в толще северной стены на третьем этаже.

Юный Торнвилль, оба сопровождавших его монаха, а также лейтенант командора, несколько рыцарей и капеллан заночевали в помещении, соседнем с тем залом, где они до того пировали. Так закончился первый день на Кипре, а утром, на мессе в храме Святого Евстафия, Лео — выспавшийся, отдохнувший и потому снова преисполнившийся любопытством к окружающему миру — внимательно рассматривал византийские росписи, бывшие ему доселе незнакомыми.

С купола сурово взирал Христос Пантократор, с тонким прямым носом, благословлявший правой рукой и державший в левой Евангелие, На парусах[8], поддерживавших купол, были изображены четыре евангелиста. На северной стене была работа уже другого времени и стиля — конный великомученик Евстафий, святой римский полководец с вооружением явно латинского образца, но со все же византийским иконным ликом…

После мессы лейтенант командора устроил для брата-казначея полную экскурсию по сахарному предприятию крестоносцев, от которой любопытный монах остался в полном восторге. Но, думается, излишне вводить читателя в тонкости очистки, сиречь рафинирования, первого — черного — сахара, точнее даже, патоки. Даже Лео предпочел этому рассказу содержательную беседу с командором, интересуясь диковинами Востока.