С лексической точки зрения анекдот несложен
А если это непонятно, то не работают и основные механизмы анекдота, о которых – далее.
Затруднителен иногда пересказ анекдотов, где фигурируют национально значимые реалии. Не уверен, что для англоязычного слушателя анекдотов значимой фигурой будет наш Василий Иванович или тот же Штирлиц. Очевидно, следует поискать в «их» анекдотической традиции фигуры, конгениальные нашим, со сходным шлейфом культурных, исторических и проч. ассоциаций.
Так, в известном смысле наш родной Вовочка напоминает американского маленького Джонни
Но, рассказывая анекдот, мы сталкиваемся не только с культурно-языковыми трудностями. Рассказчик – тот же сочинитель, и правила, которыми руководствуется автор оригинального текста, важны и для него. Проще, конечно, пересказать анекдот так, как ты его услышал и запомнил, – а в этой книжке есть что запомнить! Но как быть с переложением русских анекдотов на чужой язык? Тут-то и нужно, хотя бы в общих чертах, представлять, что такое анекдот и как он устроен. Скажу сразу: научить кого-либо сочинять и рассказывать талантливые анекдоты нельзя – как нельзя человека научить писать романы вроде «Войны и мира». Но, перелагая анекдоты, рассказывая их, мы можем значительно выиграть в глазах (или ушах?) слушателей, если будем действовать сообразно правилам.
Современный анекдот – как он представлен здесь – отличается от того, что считали анекдотом в прошлом. Тогда это был рассказ о странном случае из жизни знаменитого, всем известного человека, причем рассказ не обязательно смешной. Современный анекдот не всегда обращен к лицу известному (Василий Иванович, Брежнев и Штирлиц – исключения, которые только подтверждают правило: ведь в анекдотах об этих персонажах все вымышленное). Но современный анекдот всегда смешон.
Почему мы смеемся? Посмотрим на примере.
Section 72
Мужик сидит на футболе «Спартак» – «Алания». Финал первенства России. Сидит на самом лучшем месте. Слева от него – еще одно место, пустое. Сосед справа толкает мужика в бок:
– Тот, левый мужик, должно быть, дурак: билет купил, а сам не пришел.
Этот отвечает:
– Да это место моей жены. Мы вдвоем брали билеты месяц назад. Но, к сожалению, она умерла, и мне пришлось идти одному.
Сосед почесал затылок, потом говорит:
– Так отдал бы другу или кому-либо из домашних!
– Да они все на похоронах…
Грустная история. А мы смеемся. Причины? Да мы всегда смеемся, скажет любой, когда возникает некая двусмысленность, когда из-под одного значения слова и всей ситуации вдруг выглядывает другое, когда есть противоречие между внешним и внутренним, между формой и содержанием, между… – да мало ли какие противоречия вызывают смех! Так и здесь.
С одной стороны, смотрите: коли мужик собирается с женой на футбол, да еще и билеты вместе они покупают, то этот брак – совсем не обычная тягомотина с телевизором и картошкой! Уж не любовь ли здесь? Если бы Ромео любил футбол, наверняка Джульетта сидела бы на стадионе рядом! А может, и пиво бы вместе попивали, и судью посылали на мыло…
А мужик: так любить свою жену, и вдруг променять шанс проститься с обожаемой подругой на какой-то футбол – пусть и на финал России! Ждешь одно, получаешь другое – отсюда и смех!
Но не все так просто: если бы мужик жену совсем не любил, продал бы билет – и по двойной цене. А он не продал. Чтит светлую память. И мы, слушая этот анекдот и смеясь, ощущаем, как мерцает, «вибрирует» его смысл: вроде бы мужик и дуб, а вроде и нет! Смех (сам по себе вибрация диафрагмы) и есть физиологический аналог этого мерцания смысла.
Но смеемся мы не только поэтому. Мужик из анекдота не сразу говорит: вот мол, жена умерла, все на похоронах, один я здесь сижу. О том, что похороны идут в момент, когда судья вбрасывает мяч в центре поля, мы узнаем через две реплики – они отдаляют развязку и замедляют действие. Чем экономнее и эффективнее этот механизм замедления, тем острее развязка. Таким образом, в анекдоте обязательно присутствует еще одно противоречие, еще один конфликт – между темпом завязки и темпом развязки.