Аниара

Свершилось. Я пытался удержать
толпу, бежавшую по коридорам.
Не удалось — ни окриком, ни ором.
Как шквал, толпа рванулась к Миме в зал:
не прозевать бы, что там происходит!
А там их ужас дикий ожидал.

Экраны Мимы молнийно сверкнули,

и в залах Мимы так загрохотало,
как в долах Дорис при грозе бывало.
Толпа метнулась прочь неудержимо,
давя друг друга. Многих раздавили.
Так в Аниаре умирала Мима.

Ее последним словом был привет

всем нам от Разорвавшегося в Клочья.
Она хотела, чтобы, запинаясь
и разрываясь, он поведал лично,
как это больно — разрываться в клочья,
как бросилось бежать от смерти время.

Как время бросилось на помощь жизни,

покамест в клочья рвался человек.
Как сдавливает жуть,
как распирает страх.
Как это больно — разрываться в клочья. 

30

И вот лихие времена настали.
Но я не бросил ту, что умерла,
пронзенная лучом из дальней дали —
свирепым, сумрачным посланцем зла.

Во всеоружье тензорных умений

богине грудь я вскрыл, ища исток —
чудесный центр искусств и утешений,
но починить богиню я не смог.

У фоноглоба голос был заглушен,

и сенсостат поломки не избег,
и беотийский дух[11] вконец разрушен —
убито все — и бог, и человек.
А тут еще дурацкие издевки

ломившейся ко мне толпы людской.

Я оказался как бы в мышеловке,
и без того израненный тоской.

Шефорк[12]

, жестокий деспот Аниары, обрушил на меня насмешек град.
Суля для виду и суды, и кары,
на самом деле был он злобно рад.

Значенью своему на космоходе

мистический он придал колорит,
чтоб накрепко уверились в народе:
дорога наша — это путь в Аид.

Шефорку помогал в его стремленье

всеобщий страх пред ясностью пустот.
К ничтожеству, затем — к уничтоженью
Шефорк ведет отныне свой народ. 

31