Половина детей признавали это разделение на своё и чужое, а другая половина, в свою очередь, делилась на тех, кто протестовал, и тех, кому было «по фигу». Попытки прийти в столовку раньше остальных смысла не имели – раньше она была попросту закрыта. Позже – Яна было попыталась, но воевать пришлось уже с санитаркой («Где тебя носило? Со всеми есть надо!»). Так что – боёв было не избежать, в боях принимали участие все. Все – пришлось и Яне...
...Так в чём плюсик? Яна надеялась, что сегодня ей – как особо больной – не придётся «сражаться». Как Фроловой, когда та температурила: вид у неё был настолько далёкий, что сама Захарченко подвинулась, «Иди сюда, что ли...». Правда, ужинать Фролова всё равно не смогла. Села, потом встала и ушла. Уплыла, как сомнамбула. И никто её не трогал. Болеет, что ж... Вот на это «что ж» надеялась теперь и Яна.
Напрасно надеялась.
И долго собиралась.
Заглянула в столовку – а там уже все по отвоёванным местам...
– О-о, Шмакова! – обрадовалась Колмановская. – Ну?!
Яна решительно не знала, что ей ответить на это «ну», даже если бы и могла, даже если бы и не болело у неё это несчастное горло...
Куда же сесть? Вон четыре пустых стула, но они по другую сторону, а туда сейчас – через всех – просто не пробраться... Странно, что вот этот, металлический, стоит в углу, никому не нужный. Ведь он-то уж точно не расшатанный. Но никто его почему-то не взял...
Яна застряла в дверях, придерживая горло.
– Чё встала? – возмутился Машуков, как будто она стоит не где-нибудь, а у него на дороге.
– Хватит умирающего лебедя изображать! – разозлилась Колмановская. – Ну выдрали тебе гланды, ну и что? Тут всем чего-нибудь выдрали!
– Тебе, жалко, язык оставили... – проворчала в тарелку Захарченко.
Но Колмановская услышала.
– Мне? Язык-то при чём? У меня уши вообще-то... – немного опешила она. С Захарчиком ей ссориться вовсе не хотелось.
– Не уши, а ухи! – усмехнулась Захарченко. Откровенно говоря, ссориться ей тоже не хотелось. Ни с кем. – А ты, Шмакова, действительно, чего встала? Бери стул и садись...
– Как сами так не сели! – с полным ртом сообщил Машуков. «Ак хами так не хели!» – получилось у него. – Не хадись, этот хтул... м-м, м... – дожевал он, наконец, – для привидения!
И Яна сразу всё поняла.