– Птица, ты спишь, вот и спи, – прервал своё цветение Тарутин. И тут же снова зацвёл. Глаза у него такие... пёстрые. Кудри... И он сильный! Вон как он Грача!
«Он!».
– Тарутин, пойдёшь со мной!
Диле всегда хотелось, чтоб хоть шерсти клок. Раз уж этот Тарутин её «эл», пусть возле процедурки подежурит. Покараулит её от всяких там Казаковых, пока она в окно курит. Курить хочется (в курилку – не хочется)!
– Может быть, я тебя тоже «эл»! – кокетливо добавила Диля.
Грач закашлялся.
– Ох, Грач... – вздохнул Тарутин. – Знаешь, какая ты птица на самом деле? Фарингинго!
Они ушли, а Грач всё кашлял. Потом поднялся и тоже куда-то ушёл.
6.
С кварца Яна вернулась сонной. Такой сонной, что прямо среди покрошенных печенек улеглась. Смахни их – и придётся подметать, а подметать сил не было.
Сквозь сон она слышала, как её приходили будить на обед, но сон был каким-то тяжёлым, совершенно непреодолимым. Она и дальше бы, наверное, спала, если бы не эти странные повторяющиеся звуки – стучали в стену. Негромко, но навязчиво. Раздражающе. Да что же это такое?
И Яна всё-таки встала.
Стучали, похоже, в соседней палате. Из соседней палаты – к ней в стенку. Пора, наверно, в гости! Тем более, что там обещали что-то показать.
Яна вышла и осторожно поскреблась в двери, прямо в синюю циферку «6». Никто, разумеется, не отозвался – стук из палаты начисто перебивал такую мягкую форму заявить о себе. Она приоткрыла дверь...
На кровати сидела Люся. Перегнувшись через ворох одеял, она методично стучала ложкой в стену. Методично и... ритмично. Несомненно, она выбивала какой-то ритм! Именно это в стуке и раздражало – он что-то значил, сообщал, звал. Звал – вот Яна и явилась...
Она уверенно вошла в палату – как ей показалось, уверенно. И сразу перестало казаться, как только Люся прекратила стучать и обернулась.
– Пришла? – зачем-то спросила она. Совершенно по-птичьи раскопала одеяла, достала оттуда ляльку и плюхнула к себе на колени. – Знакомься: Гоша!
Да, Гоша был именно лялькой, так в отделении звали младенцев. Лялька. Не хулиган и не экстрасенс. Пожалуй, ему и младенцем-то быть не так просто...
Почему?
Да потому, что он практически не двигался.
– Год ему скоро, – пояснила Люся, возвращая Гошу обратно, в одеяла. – Умница! А смотри, какой толстяк! – И Люся похлопала «умницу» по оголившемуся и действительно выпуклому пузику. А вот ручки и ножки были тоненькими, и в этом было что-то... паучье?