Анималотерапия (СИ)

– А что там? – простодушно спросила Яна.

– Дело, – так же просто ответила Люся. – А ты всегда выспрашиваешь, что у кого в сумке?! – вдруг остановилась она так резко, что подпрыгнули Гошины ручки-ножки.

– Нет... – растерялась Яна.

– То-то же! – развеселилась Люся. Похоже, её рассмешил Янин испуг. – Р-р-р! – зарычала она, показывая железный забор зубов. – В сумке у меня – дело. Материалы. Пряжа, тканьки, поролонки, вата... Я кукол делаю, ясно?

– Правда?

– А как ты думаешь? На что это похоже, по-твоему? На шутку? Делаю и продаю. Дорого. Здесь у меня, – ткнула она в сумку, – Русалка. Но не покажу, не покажу и ещё раз не покажу. Я суеверная, понятно? На пол-работы и сама смотреть боюсь, не то что там... показывать. Вот рассказать – это да, это могу...

– Расскажите!

– Да что там рассказывать... – отмахнулась Люся. Как будто не сама предложила! – Ну ладно. Если уж очень хочется. Очень?..

 

Что рассказала Люся о куклах. О куклах – и не только

 

В садик Люся не ходила, она была «несадиковским» ребёнком, таким, что парочка дней в саду – месяц в больнице. От садика пришлось отказаться. А сидеть с Люсей было некому.

Договорились кое-как с соседкой. С одним условием – «выгуливать» Люсю она не будет.

Это условие можно было бы расценить как странное и даже, пожалуй, жестокое, но объяснялось оно просто: тётя Зоя (так звали соседку) была «полуходячей». Одну ногу она и вовсе волочила, а вторая работала, что называется, по желанию – не по тёти Зоиному, а по своему собственному. И возникало оно не всегда.

Тётя Зоя присматривала за Люсей до самой школы. Иногда Люся приходила к ней, а иногда она к Люсе – большой разницы не было. Была всё та же игра «в одно лицо», пока тётя Зоя растирала очередным чудодейственным снадобьем свои опухшие ноги. Большая разница была в выходные – когда можно было выйти во двор. И они выходили – Люся и мама. И они играли – Люся и мама. Другие дети к ним не подходили.

Другие дети были садиковские, у них уже сложились свои команды и анти-команды, выявились свои лидеры и свои «рыжие» – у них была своя жизнь. Без Люси. А у Люси – своя. Без них. И эти две «свои» жизни шли себе параллельненько, друг другу, в общем-то, не мешая. Да, Люся поглядывала на детей, и да, дети поглядывали на Люсю. И всё-таки – не мешая. Пока однажды ни произошло неизбежное. Пока ни произошла школа.