Анютина дорога

— Ку-ку!..— подали условный сигнал.

И сигнал остался безответным.

Совершенно ясно, что Федю надо искать на дне. Пока не поздно. Не сговариваясь, ребята бросились в реку и скрылись под водой...

Не долго думая, Гена тоже, скинув куртку, ринулся в воду, не обращая внимания на больную ногу...

Время от времени над водой появлялась то одна, то другая голова, чтобы глотнуть воздуха, и опять скрывалась.

А у берега из воды высунулась тростниковая трубка, за ней вынырнул Федя, держащий во рту нижний ее конец...

Как ни в чем не бывало вылез на берег,— весь мокрый, он не раздевался. Снял сначала рубашку, выжал ее, после так же выжал штаны... Увидел вынырнувшую из воды голову.

— Ты что, купаться надумал?— спросил Федя.

Вынырнули остальные ребята и в мгновение ока очутились на берегу, радостные, счастливые, что товарищ жив...

— Кто тебя спас?

— Вот эта… трубочка...— поднял Федя тростниковую трубку.

— Как?— не поняли изумленные мальчишки.

— Взял в рот и пошел по дну...

— А почему не поплыл?

— Не умею...— откровенно признался Федя.— Марат полдня сидел под водой с трубочкой во рту... Когда фашисты окружили их отряд в лесу...

Заметив мокрого, дрожащего Гену, Федя накинулся на него:

— А ты чего, не раздевшись, в воду лазил?!

— Я тоже тебя искал...

— А кто тебя просил?!— не выдержал Колька.

— Ага, из-за меня же Федька остался!..

— Немедленно снимай с себя все и выкручивай, а мы — одеваться!— приказал Колька, напяливая рубаху, штаны, хотя на плотике промокла почти вся одежонка ребят.

— В дороге просохну...— заявил Гена, став на «костыли».

— Марату тоже некогда было сушиться...— поддержал его Федя и взял курс от берега в глубь леса.

За ним двинулись остальные.

На этот раз движение было особенно необходимо — после переправы и в полумокрой, а то и совсем мокрой одежде.

Ребята шли долго, пока согрелись, и мокрая одежда уже не вызывала мелкую дрожь.

Федя с Геной сбавили темп и потому, что порядком таки устали, и потому, что в лесу начало темнеть. По деревьям стало трудно определять нужное направление.

Федя остановился в раздумье.

— Может, обождем рассвета?— предложил Колька.

— Партизаны только ночью и ходили...— ответил Федя.

— А мы ночью заблудимся и собьемся с пути...

— Тогда мы не разведчики... И грош нам цена...

Двинулись вперед решительно, как будто сбросили с плеч всю тяжесть нелегкого дневного похода с его осложнениями и... мучительным желанием есть... пренебрегая возможностью заблудиться. И скорее всего заблудились бы, если бы до слуха ребят не долетел отдаленный гул поезда.

Федя остановился, сориентировался, в какую сторону и далеко ли от них прошел поезд.

— Теперь не заблудимся…— утвердился хлопчик в своем решении.

— Колька...

— А?

— Станьковский лес по твоей карте по ту сторону чугунки или по эту?

— По ту.

— Подготовиться к переходу через чугунку...— приказал Федя, опять возглавив движение группы.

К полотну железной дороги они подобрались осторожно, как когда-то партизанские разведчики, которым предстояло перебраться через железнодорожную насыпь незамеченными.

Федя выслал вперед Кольку подползти к дороге и посмотреть, нет ли поблизости «охраны».

Колька по-пластунски взобрался на насыпь, осмотрелся,— никого. Не поднимаясь, махнул рукой залегшей неподалеку группе: свободно...

Гена не мог ползти по-пластунски с больной ногой,— его положили на наскоро сделанные носилки и одним рывком перетащили через полотно.

Бросок через железную дорогу прошел благополучно и по всем правилам партизанских рейдов.

За насыпью отдышались, привели себя в порядок. И, чтобы не заблудиться, пошли параллельно дороге.

— Только давайте подальше, а то еще охрана засечет...— предостерег Федя.— Могут пустить овчарок по нашему следу,— и мы накрылись...

Но подальше от полотна идти было тяжело — длинной полосой тянулись густой малинник, кусты орешника, и надо было не просто пробираться — с трудом продираться...

А силы ребят уже на исходе. Без сна, еды и отдыха ноги отказывались передвигаться, и кое-кто уже начал падать, засыпать на ходу...

Из последних сил держались только Федя и Гена. Первый — из чувства ответственности, потому что он фактически стал вожаком похода, второй не хотел быть в тягость и без того обессилевшим товарищам.

Толстоватый Лешка все же не выдержал — дотянулся до ближайшего пня и беспомощно опустился на него.

— Все... Дальше не могу... Хочу есть...

— Генка на одной ноге может, а ты — нет?!

— Ты хочешь есть, а мы нет?!

— Ты бы и в партизанах вот так сел бы, и все?!

— Ты сутки не евши, а Марат по три дня не ел и шел!..

— А если такой слабак,— нечего было в лес соваться!..

Бедный Лешка вобрал голову в плечи, будто ожидал ударов. И лучше били бы его, чем вот так,— без крика, почти шепотом,— по самолюбию...

Но что делать? Леша, видимо, действительно не мог даже на ноги встать с этого проклятого пня...

— Идите...— прошептал, не поднимая глаз,— я догоню...

— Уснешь и двое суток спать будешь!..

— А потом заблудишься и пропадешь!..

— Ладно, хлопцы...— принял какое-то решение Федя.— Колька... Возьмем его под руки... Партизаны не оставляли в лесу товарищей...