Но понимал, что все же истина ему не менее дорога, чем Платон, и Антуфьев, пожалуй, слишком уж как-то неразборчив стал. Ему даже приснился однажды длинный сон с подробным разговором: они выпивают с Антуфьевым, и Сергей говорит, говорит ему, объясняет, объясняет, Антуфьев слушает печально и мудро, соглашается, кладет руку ему на плечо… Это прикосновение на своем плече Сергей чувствовал потом несколько дней.
И настал момент, когда Сергею Иванову нестерпимо захотелось увидеть Антуфьева живьем. Может, поговорить с ним, если удастся. Если это выйдет ненавязчиво. Как-нибудь само собой. Он полгода продумывал, какой может быть эта встреча, как ее можно устроить, собрался уж было ехать в Москву (точный адрес Антуфьева ему, конечно, известен, — но письмо, подобно влюбленной школьнице, он не собирался писать), и вдруг, в начале лета 96-го года, известие: Антуфьев гастролирует по Волге, в Саратове один день, в помещении цирка. За неделю до концерта Сергей Иванов купил билет. Он купил билет и сказал себе, что надо успокоиться и забыть. Но, конечно, не сумел забыть — и к дню выступления дошел до такого состояния, что утром вынужден был выпить немного вина. Он пил вино, включив на полную громкость песни Антуфьева. Родители уехали на дачу — по его просьбе. Он был для них мальчик в общем-то тихий и спокойный, просто еще не определился, не нашел себя в жизни, но иногда становился нетерпеливо настойчив, нервно-упрям, и они пугались этого — и спешили пойти ему навстречу. Сергей Иванов пил вино и оглядывал комнату, фантазируя, что Антуфьев может оказаться у него в гостях. Почему нет? Наверняка его будут зазывать «крутые» люди — на волжский берег, на дачку с банькой, на шашлык и тому подобное, а он, Сергей Иванов, улучит момент, подойдет и скажет с достоинством: «Здравствуйте, Андрей Викторович. У меня нет ни дачи, ни машины, у меня есть только пять бутылок портвейна и несколько слов для вас, которые могут быть вам небезынтересны, пойдемте ко мне в гости?» И если Антуфьев остался в корне своем Антуфьевым, он должен отвергнуть все заманчивые «крутые» предложения и уважить просто простого парня — это, в конце концов, ему плюс, прибавление к его легенде, Сергей Иванов хоть и с некоторой брезгливостью относится к самотворным легендам, но понимает их игровую прелесть, их важность для «фанатов», склонных придавать судьбоносное и почти мистическое значение мельчайшим поступкам кумира — и мельчайшим, кстати, его привычкам, включая то, какой бритвой он бреется и какие сигареты курит. Антуфьев курит «Беломор».
Чтобы не смутить гостя, Сергей Иванов содрал все его изображения со стен. Остались светлые прямоугольники, окаймленные выгоревшими дешевыми обоями бледно-зеленого цвета. Сергей Иванов сел на пол, стал смотреть на них — и пустоты эти вызывали в нем мучительные и прекрасные позывы на какие-то очень важные, очень умные, жизненно-необходимые мысли, мысли-открытия — он никак не мог оформить их в своем уме, но сладость доставляло уже само ощущение их близости, сама уверенность, что никуда они не денутся, рано или поздно — придут. И все станет ясно. До конца.
Глянув на часы, Сергей ахнул: через полчаса концерт. Три бутылки вина уж выпито, но это ничего, по пути они с Андреем возьмут в любом ларьке. Он поспешил к цирку.
Народ проходил сквозь контроль густо и довольно буднично.
Это вывело Сергея из себя.
— Куда вы прете? — закричал он. — Вы ошиблись, сегодня клоунов нет! И дрессированных обезьян нет! А то, что будет — не для ваших обезьяньих мозгов! Вы же ничего не понимаете, зачем вам это нужно? Бедные вы, бедные!
Кто-то засмеялся. Возле Антуфьева оказался молодой человек в милицейской форме. Он аккуратно отвел Сергея в сторонку и сказал ему:
— Отдыхай, паренек!
Сергей стоял, покачиваясь, недоумевая.
Наконец возмутился:
— Как ты смеешь, поганый мент, хватать меня руками и не пускать меня?! У меня билет! — помахал он бумажкой.
Милиционер взял билет, порвал его и сказал:
— Нет у тебя билета.
Обезумев, что не попадет на Антуфьева, Сергей Иванов бросился на милиционера, но тот быстро скрутил его и с помощью товарища своего впихнул в милицейскую машину — «воронок». Там Сергей продолжил кричать и буянить, к нему присоединились и те, кто раньше попал в «воронок». Сергей переключился на них, обвиняя в невежестве и в том, что для них даже концерт Такого Человека всего лишь повод накуриться травы и нажраться портвейна, для них нет святого! Дискуссия обострилась, и Сергея стали уже поколачивать, он принял сражение, но тут распахнулась дверца — и досталось всем сражающимся. Били чем-то тугим и жестким, Сергей потерял сознание.
Родители, сердцем своим издали учуявшие неладное, вернулись с дачи не завтрашним утром, как он просил, а поздним вечером этого дня, до полуночи ждали, бродя от окна к окну, потом стали звонить в разные места — и дозвонились до того вытрезвителя, где находился Сергей, приехали, выручили его.
Прошло два месяца. К радости родителей Сергей Иванов жил тихо, смирно — и даже устроился на работу, ночным сторожем.