Анхен и Мари. Прима-балерина

– А тут всё просто. Я обнаружил у неё следы ко-ка-ина. Увлекалась наша балеринка, знаете ли. Балеринка-баловница. Ха-ха!

– Ага. Всё ясно! – обрадовался господин Громыкин. – Злоумышленник подмешал стрихнин в марафет. Наша прима приняла дозу и слегла прямо на сцене.

– Как белый умирающий лебедь, – дополнил картину господин Самолётов.

– Вообще-то так долго дёргалась она пред смертью, что дурно стало многим там, – напомнила Анхен, вспоминая жуткую сцену.

– Ну, почти, почти, – закивал доктор Цинкевич. – Доза была небольшая. Потерпевшая умирала около часа или даже больше. Ха-ха!

Господин Громыкин, потрясённый заявлением доктора, прошёл к своему столу, уселся, взял в руки перо и начал обсасывать его кончик.

– Это что же получается. Спектакль начался в девятнадцать ноль-ноль, как и было положено. Без задержек, без опозданий, – сказал он в воздух и записал на бумаге. – Госпожа Пичугина на сцене появилась в четверть восьмого.

– Следовательно, отравилась прима-балерина в восемнадцать часов пятнадцать минут, – закончил за начальника господин Самолётов. – Или чуть раньше.

– Чаепитие и ссора с господином Мариусом Потаповым состоялась в полдень. Означает сие, что не убийца он! – воскликнула Анхен с торжествующей улыбкой. – Надобно его из-под стражи отпускать.

– Вы от радости сейчас через окно на улицу Гороховую выпрыгнете, – осадил её господин Громыкин. – Ничего сие не означает. У господина Потапова мотив есть. Он мог найти другие методы подсыпать стрихнин – не в полдень в чай, а вечером в кокаин. Мотив есть, да.

– Кстати, я проверил сахар, бокал и чашку из кабинета главного балетмейстера. Следов яда там нет нигде, – сказал господин Цинкевич.

Анхен подскочила к начальнику и нависла над ним как фурия.

– Вот! Предъявить господину Потапову имеете Вы что? Ничего. Пшик! – не унималась она.

– А что Вы, Анна Николаевна, за него так заступаетесь? Он Вам кто? Отец родной? Отец?

Господин Громыкин медленно встал и угрожающе нахмурил брови. Анхен предпочла отодвинуться.

– Его таланту поклоняюсь я. Считаю, что гений быть злым не может априори! – парировала она, отступая однако к столам чиновников.

Господин Самолётов молча встал между ними, оказавшись лицом к лицу с рыжебородым дознавателем.

– Ну, вы ещё подеритесь. Ха-ха! – подзадорил их доктор и сим разрядил обстановку.

Господин Громыкин вернулся к своему столу. Господин Самолётов подошёл к господину Цинкевичу.

– Если вам ещё интересно, господа, то могу сообщить, где я нашёл яд, – сказал доктор, улыбаясь.

– Где? – хором спросили все присутствующие.

– В порошке из стола госпожи Черникиной обнаружил я стрихнин, – сказал господин Цинкевич и положил перед дознавателем очередной жёлтый листок, исписанный мелкими буквами с завитушками.

Господин Громыкин по инерции его схватил, нацепил пенсне, но тут же снял. Разобрать тарабарщину с химическим составом не представлялось ему возможным даже в окулярах. Он беспомощно уставился на доктора.

– Отравляющее вещество вполне обычное. Купить его можно где угодно. Но вот бумага! – сказал господин Цинкевич и прыжком уселся на один из свободных столов. – В которой находился порошок.

– Что с ней? – спросил дознаватель, наклонившись вперёд.

– Бумага тоже обычная, – ответил доктор и весело заболтал ногами.

– Тьфу ты, итить твою налево! Яков Тимофеевич, не томите, – не выдержал господин Громыкин.

Он достал из кармана клетчатого пиджака платок и оттёр им вспотевшее лицо.

– На бумаге нашёл я, господа, органические следы, – важно сказал господин Цинкевич, продолжая болтать ногами.

– Какие следы?

– Селёдку на ней чистили, – сжалился доктор, но всё же добавил. – Ха-ха!

– Селёдку, – повторил за ним дознаватель задумчиво.

– Кстати, стёклышки из пуанты госпожи Пичугиной не что иное, как очки. Я их собрал частично по осколкам. Долго, нудно собирал, ночь не спал. Ладно, не благодарите, – махнул рукой господин Цинкевич, но никто и не собирался его благодарить.

Следствие под грузом новых впечатлений крепко задумалось.

– Госпожа Черникина очки носила! – выпалила Анхен, вспоминая встречу балерины и господина Потапова.

– А Вы откуда знаете сие? – спросил её господин Громыкин.

– Элечка была близорука. Так господин Четвертак говорил. Позабыли Вы неужто? – отвертелась художница.

Господин Самолётов вышел вперёд.

– Странно всё это, господа. Очки – вещь дорогая. Разве нельзя было найти другого стекла?

– Знаете ли, как охота приспичит отомстить, родные очки не пожалеешь, – ответил господин Громыкин, похлопывая по пенсне в нагрудном кармане.

– Нет. Здесь что-то не так, – не отступал господин Самолётов. – Убийца был человек близкий для госпожи Пичугиной. Это факт. Он знал, что прима-балерина употребляет – это раз. Он знал, где она хранит кокаин – это два.

– И доступ был к её гримёрной комнате – это три, – подхватила Анхен. – Чтобы подсыпать в наркотики яду.

– И госпожа Черникина, и господин Потапов подходят под эти условия, – сказал дознаватель.

– Я, конечно, не сыщик столь выдающегося ума как вы, господа. Но позвольте слово молвить? – спросил господин Цинкевич, прикладывая руку к груди.