Анклав

Но мы не нашли Флажок в ее жилище. И в кухнях не нашли. И в месте для общих собраний. И в цеху. Наперсток как-то странно на меня посмотрела, когда я сунулась туда во второй раз, но я помахала ей и быстро ретировалась. Чудеса какие-то… Где же Флажок? А Невидимка между тем мрачнел на глазах.

— Строители никогда не покидают анклав, — жестко проговорил он.

— Да знаю я. Может, она моется?

— Пошли посмотрим.

Точно, в душевые мы еще не ходили. Он последовал за мной, но не вошел — мужчинам нельзя. Я осторожно пробралась в помещение — здесь было темнее и холоднее, чем обычно. Странно… Кап, кап — сочилась из труб вода. Шипели факелы. Флажок обнаружилась в темном углу. Полностью одетая. Она сидела, сгорбившись, и на голову ей текла струйка. Похоже, она ее совсем не беспокоила.

— Не бойся. Ну пожалуйста. Ты была права. Ты можешь доверять мне.

Я опустилась на колени и потрясла ее за плечо. Она упала, и из-под тела растеклась лужа крови. Флажок не просто расстроилась. Она умерла.

Награда

И никто даже ухом не повел. Старейшины приказали вынести ее тело в туннели — пусть Уроды сожрут. Вот и все. Разговоров было много, конечно, но все решили, что она покончила с собой. А что еще могло произойти? Ее же нашли в душевой с перерезанными венами. Может, она чего-то такое запретное сделала, размышляли люди. Ну, типа размножилась без разрешения. В общем, что-то такое, за что изгоняют из анклава.

Правда, если подумать, изгнать могут за любой шаг. Пока я была мелкой, я как-то особо не вникала, почему у нас такие строгие правила. Я даже представить не могла, что можно поделиться с кем-то такими мыслями или страхами. Но сейчас… Сейчас всегда казавшийся безопасным и уютным анклав представлялся мне самой настоящей тюрьмой. Люди поговорили, и жизнь пошла своим чередом. И только Невидимка не забыл и не простил. Он продолжал открыто горевать. А со мной, кроме как по делу во время патрулирования, больше не разговаривал. Можно подумать, я виновата! Мне было горько и обидно. Очень больно и очень обидно.

После церемонии имянаречения ко мне подошел Шнурок:

— Спасибо, что помогла с подарками.

С того дня случилось столько всего, что я успела позабыть о своих далеко идущих планах. А ведь хотела узнать, как там на самом деле обошлись с Норными. Правда, сейчас уже особо не хотела. Ну, узнаю, и что? Только тяжелей на сердце будет… Но раз уж Шнурок сам подошел, отчего бы и не поинтересоваться.

— Да ладно. Всегда рада помочь, если что.

И мы пошли бок о бок, он распространялся о том, как тяжко работать на Белую Стену. У Шнурка, насколько мне известно, друзей не водилось. Может, ему и поговорить-то не с кем. Так что можно и послушать его излияния — мне это не в тягость.

Наконец, он выговорился. И я сказала:

— Слушай, я тут видела, как группа вернулась с кучей всего. Тебе, наверное, придется все это перебирать и раскладывать для Хранителя.

— Да уж, — вздохнул он. — Они это никому, кроме меня, доверить не могут.

— И сколько ж мы за такую кучу товара отвалили?

Я напряглась в ожидании ответа.

— Да пару мешков рыбы. Охотники сказали, что эти Норные — хитрые ребята. Никого не пустили в поселение, пока Охотники не передали рыбу через узкую щелку в стене.

Ф-фух… Как же мне полегчало… А ведь я была готова подозревать всех и вся! Ну да, старейшинам иногда приходится принимать жесткие или даже жестокие решения. Но это не от того, что они бесчеловечные и безжалостные. Ф-фух, прямо как камень с сердца упал…

Я еще поболтала со Шнурком о том о сем — ну, чтобы он не заподозрил, что я все это время охотилась за информацией о Норных. Он мне, кстати, нравился — хотя в анклаве Шнурка скорее недолюбливали, — и мне не хотелось бы выглядеть корыстной и хитрой в его глазах. Дойдя до кухонь, мы разошлись в разные стороны — он по своим делам, а я в патруль.

Невидимка уже ждал меня — на этот раз за баррикадой. И притопывал от нетерпения. Я перебралась через завал, и он без лишних слов скрылся во тьме. Вообще-то нам нужно было поговорить, но он, похоже, придерживался другого мнения. И потянулись часы — напряженные и неприятные. Часы взаимного настороженного молчания.

Уже по дороге обратно в анклав он вдруг спросил:

— Ты им веришь?

— Кому?

— Старейшинам. И сплетням.

— Насчет чего?

Я прекрасно понимала, насчет чего, но решила — пусть сам скажет.

— Насчет Флажок. Они сказали, что она покончила с собой потому что… — и тут он осекся, не в силах выговорить это.

А ведь они были друзьями. Что, если он — отец ее нерожденного ребенка? Вдруг это не сплетни, а самая что ни на есть правда? Мне разом поплохело. И зачем мы только об этом заговорили? Лучше б и дальше молчали. Вспомнилось, как мы ее нашли — с располосованными запястьями. И кожа у нее выглядела — так, словно…

Меня чуть не стошнило. И тут я все поняла. И тихо сказала:

— Нет. Не верю.

Он замер и долго стоял спиной ко мне. А потом повернулся и спросил:

— Почему?

А я посмотрела ему в глаза и поняла — он-то сразу заметил. А я не хотела замечать. Предпочитала об этом не думать. Пока он первый не заговорил.

— Порезы неправильные.