Анна Ахматова. Когда мы вздумали родиться

Обвинять Ахматову в мифологизации собственного образа, как это делают теперь, так же абсурдно, как Дидону в том, что она нарочно взошла на костер, чтобы стать героиней мифа. Недоброво указывает на «присутствие в ахматовском творчестве властной над душою силы» и немедленно уточняет: «она не в проявлении сильного человека». Ахматова как будто пренебрегла несколькими этапами развития современной ей общественной мысли, точнее, общественной моды на мысль, в частности Ницше и установки на сильного человека. Трактовать ее личность, примеряющую на себя чужие личины, не только безосновательно, но и заведомо неплодотворно. Судьба или эллинский пантеон или Вседержитель выбрали ее быть жертвой во всем диапазоне функций – от жертвы насилия до жертвы отпущения. Без понимания этого, причем понимания, присущего античности и одновременно сегодняшнему дню – как объясняет его, например, Рене Жирар, – бессмысленно обращаться к Ахматовой и толковать ее. Она не поэтесса из интернета, сводя к которой, толкователи думают, что принижают ее. Мы принижаем только себя, ибо интернет – это наше самомнение, ничто иное.

…Я бы хотел после этого сказать, что ничто не бывает бесконечно и когда-то эти наши встречи, эти собрания летние прекратятся. Но когда я думаю, что усилиями Жукова и еще нескольких человек такое случилось и состоялось и продолжалось семь лет, я прихожу в приподнятое настроение. Потому что в России (во всяком случае) и в мире исключительно редко бывало, чтобы рождалась поэтесса-женщина, одаренная талантом такой величины, такого масштаба и такой мощи. И нам, я думаю, надо поменьше реагировать на то или другое частное впечатление вроде «вот тут она послабей, вот тут она позатрапезней», а благодарить время за то, что оно сделало нас ее младшими современниками.

Лет двадцать-тридцать тому назад мне вдруг приходило в голову: ну, Пастернак, ну, сколько можно, Пастернак, Пастернак. Дай-ка открою наугад книгу, еще разок пройдусь по его стихам. И открываю, и первое стихотворение как будто подтверждает такой мой скепсис, а уже второе, а третье… – это невероятно, что человек, который выглядит так, как все вообще люди, как обычный прохожий на улице, может быть так гениален. Серебряный век – это цветник поэтов невероятной силы. Как говорила Ахматова о Мандельштаме – собираются молодые поэты, читают стихи; одни получше, другие похуже, а потом начинает Осип, и как лебедь взлетает.

Хочется, чтобы этот образ мы хоть где-то на периферии души сохранили. Ахматова сама была такой лебедь. И не случайно для стихотворения, адресованного «гостю из будущего», она выбрала строчку из Пушкина, причем, из самого как будто неподходящего произведения, из сказки: «Лебядь тешится моя». По старому написанию – через «я».

Вот кто жил в этом доме, и с кем можно было когда-то поговорить, а сейчас – восхититься ее даром».

Special guest в этом году был Вениамин Смехов, имя, любезное публике. Он читал стихи, программу, так сказать, общекультурную, от Пушкина до Бродского. Но выбор стихотворений включал в себя вещи и неожиданные. К тому же, читал он не по-чтецки, выделяя интонационно не то, что работает на актера, не приносящее ему сценических выгод, а выявленное под поверхностью текста, – и это при обаятельной и популярной своей внешности. Иногда он то ли реально подзабывал какое-то слово, то ли делал вид, это погружало его и аудиторию – и поэта, чьи стихи произносились, – в общую домашнюю атмосферу. Словом, звучало и выглядело весьма привлекательно.

Выступает Вениамин Смехов

Начал он со стихотворения Бродского «На столетие Анны Ахматовой»; самой Ахматовой прочел «Петроград, 1919» («И мы забыли навсегда»), «Летний сад»; Гумилева – «Я и вы» и «Индюк». Отдельную часть выступления посвятил дорогой для себя теме Маяковского, прочел его стихи «А вы могли бы», которые тот, есть такой слух, успел продекламировать Ахматовой во время их случайной короткой встречи на углу Большой Морской и Невского. Смехов подал их в окружении столь же эпатажных «Ничего не понимают», «Скрипка и немножко нервно» и «Послушайте!». Закончил пастернаковским «Смерть поэта» и ахматовским «Маяковский в 1913 году». Обособленно прочел мандельштамовские «Я скажу тебе с последней прямотой» и строфу «Уходят вдаль людских голов бугры» – приурочив к 72-й годовщине дня, в который началась Отечественная война. А кончил «На фоне Пушкина снимается семейство» Окуджавы.