Анна Ахматова. Когда мы вздумали родиться

…После Смехова, а может быть, наоборот, предваряя его – пишу по памяти и не ручаюсь за последовательность, – были представлены две певицы из капеллы «Dedooks», Татьяна Антоновская и Светлана Месхи. Они пропели романс Сергея Прокофьева на стихи Ахматовой «Настоящую нежность не спутаешь» и арию из «Дидоны и Энея» Перселла. Как обычно, без претензий, без расчета снискать похвалу. Голоса звенели, и, как у Тургенева, «закипали на сердце и поднимались к глазам…», ну, не слезы, но жар и внутреннее напряжение. Remember me, remember me. / But ah! forget my fate. Плач Дидоны, столько раз слышанный с пластинки, и в этой Будке тоже. Когда я в землю лягу, в землю лягу, / Моя беда не сотворит / Тревоги пусть в груди твоей. (Это если оставлять печать нерусскости на речи перевода.) Меня ты помни, помни. / Только ах! забудь мою судьбу!

Опять-таки, как обычно, Павел Крючков рассказал, какие он привез с собой аудиозаписи, когда и как они были сделаны, попросил помощника включить первую. Это было «Первое предупреждение» из «Полночных стихов», появившееся 50 лет тому назад здесь, в Будке, летом 63-го года. Слушая его тогда в первый раз, я почувствовал, как на строчках «И пусть я не сон, не отрада / И меньше всего благодать» что-то толкнуло меня изнутри от стыка «сна-и-отрады», в определенном смысле поэтизмов, признаний, возможно, сделанных ей кем-то в стихах или разговоре, – с «благодатью», то есть самим именем «Анна», как звучит это слово по-древнееврейски, о чем я тогда уже знал. А в другой раз, без какого-либо повода, не говоря уже, просьбы с моей стороны, она указала пальцем на свой глаз, в котором едва заметное коричневое пятнышко оказалось образовано несколькими еще меньшими, крохотными точками, и произнесла: «Тот ржавый колючий веночек».

Голос Ахматовой читает:

Первое предупреждение

Какое нам, в сущности, дело,
Что все превращается в прах,
Над сколькими безднами пела
И в скольких жила зеркалах.
Пускай я не сон, не отрада
И меньше всего благодать,
Но, может быть, чаще, чем надо,
Придется тебе вспоминать —
И гул затихающих строчек,
И глаз, что скрывает на дне
Тот ржавый колючий веночек
В тревожной своей глубине.

Далее Крючков предложил реставрированную насколько возможно запись 1920 года. Стихотворение 1913 года «Прогулка»: «Перо задело о верх экипажа». Звук голоса Ахматовой, как он выразился, «снятый с восковых валиков, куда сапфирный резец закладывал голос чтеца». 50 секунд когда-то живого голоса, от которого остались чешуйки слов, для тех, кто знает эти стихи, все-таки различимых.

Почти стершийся голос Ахматовой:

Прогулка

Перо задело о верх экипажа.
Я поглядела в глаза его.
Томилось сердце, не зная даже
Причины горя своего.

Безветрен вечер и грустью скован

Под сводом облачных небес,
И словно тушью нарисован
В альбоме старом Булонский лес.

Бензина запах и сирени,

Насторожившийся покой…
Он снова тронул мои колени
Почти не дрогнувшей рукой.

Крючков процитировал слова Недоброво «о крупицах прозы бесценных, рассеянных в ее стихах» и еще раз напомнил, что «люди, которые работали с аудиоархивом Ахматовой, сравнивали эту запись и ее позднее чтение» и отметили полное интонационное совпадение.

И следом он предложил прослушать отрывок из «Поэмы без героя» «про город тринадцатого года».

Голос Ахматовой читает: начало главы третьей из «Поэмы без героя»:

Ведь под аркой на Галерной…

А. Ахматова

В Петербурге мы сойдемся снова,

Словно солнце мы похоронили в нем».

О. Мандельштам

То был последний год…

М. Лозинский

Петербург 1913 года.