Анна Ахматова. Когда мы вздумали родиться

А еще я вспомнил мгновение – так отчетливо, что даже бессознательно обернулся на тот квадратный метр на этом участке, где четыре года тому назад оно пронеслось, чтобы вернуться сегодня воспоминанием. Обернулся, только чтобы убедиться, что никого и ничего на том месте нет, просто невзрачная травка на фоне кустов. А тогда там стояла Лена Шварц с пудельком в руках, наши взгляды встретились, и ее был такой, что я, как мог быстро, пошел к ней. Потому что за тридцать лет до того я, уже перебравшийся в Москву, приехал на несколько дней в Ленинград, и Бобышев по этому случаю созвал к себе на чай нескольких поэтов. Среди них – ее, она выглядела тогда совсем девочкой; впрочем, это был ее неизменный, вневременной образ. Читали стихи, она прочла в свою очередь. Кто-то следующий. Вдруг она высоким голосом, на срыве, произнесла, обращаясь ко мне: «Я хочу, чтобы вы сказали про мои стихи». Я сказал чушь, безвкусную, третьесортную – но без подначки: «Ваши стихи очень талантливы, их многие будут любить, у вас будет круг верных почитателей». Она выбежала в коридор. За ней поспешил Леонид Чертков. Бобышев пошел на кухню ставить большой чайник и потом передал мне, что, выйдя за дверь, увидел плачущую лицом в угол Лену и утешающего ее Черткова: «Он завидует вам, завидует»… В Комарове, не упоминая об этом эпизоде, я проговорил то, что должен был сказать тогда, сумбурно, и она отвечала мне тоже сумбурно, но тон и словарь обоих, и то, как доверительно и доверчиво мы смотрели друг на друга, передавая гораздо более важное, чем смысл говоримого, не требовали смысловых разъяснений. И вот теперь место, где мы стояли, зияло пустотой. Она умерла меньше чем через год. А Леня Чертков за десять лет до нее.

И последнее. Нашу, я имею в виду Рейна, Бобышева и себя, троицу представили стихами поздними, так или иначе подводящими итог. А Бродского ранними, я хочу вернуть справедливость. (Кстати сказать, хочу наконец поправить и разочаровать Александра Петровича. В той электричке, когда Бродский торопился успеть к прибытию в Комарово свое «Закричат и захлопочут» кончить, я вез никакие не алые розы – на какие шиши я мог тогда их купить? – а симпатичную охапку полевых, свежих, на Финляндском вокзале и купленных.) Итак, Бродский —

На столетие Анны Ахматовой

Страницу и огонь, зерно и жернова,
секиры острие и усеченный волос —
Бог сохраняет все; особенно – слова
прощенья и любви, как собственный свой голос.

В них бьется рваный пульс, в них слышен

костный хруст,
и заступ в них стучит; ровны и глуховаты,
затем что жизнь – одна, они из смертных уст
звучат отчетливей, чем из надмирной ваты.

Великая душа, поклон через моря

за то, что их нашла, – тебе и части тленной,
что спит в родной земле, тебе благодаря
обретшей речи дар в глухонемой вселенной.

2014

Павел Крючков открыл вечер привычной – для завсегдатаев, но ведь приходят и новенькие – историей зарождения цепи этих комаровских собраний, а историю – предысторией реставрации Будки. Перечислил всех принимавших участие, всех выступавших. Пообещал прослушивание еще не звучавших на этой площадке аудиозаписей и музыкальную программу капеллы «Dedooks». Дальше была моя очередь.

Анатолий Найман: Меня попросили объявить перед тем, что я собираюсь сказать об Ахматовой, что с 30 июня до 3 июля состоится 11-й Международный литературный фестиваль. Будут гости, в том числе из-за границы. На этих желтых листочках расписание того, что предстоит, можете ознакомиться. Кроме того, будет сбор подписей, если я правильно запомнил, для представления губернатору об установке мемориальной доски. Я думаю, что этой информации достаточно, остальное можно узнать друг у друга.

… У меня создалось впечатление или, скорее по стариковству, создается, что мы уже столько раз встречались здесь, – что это последний. Правда, хотя мы не десять раз, как говорят, сходились, а, как мне кажется, семь, но все равно это много, и, честно говоря, у меня каждый раз это впечатление – что последний. Вот и сегодня у меня такое. Я вчера открыл прогноз погоды, там стояло в Ленинграде 9 градусов. Я хотел просить Александра Петровича, давайте перенесем, через год приедем. Так бывает, настроение перед самой поездкой меняется. Но получается, как получилось и сегодня, я нахожу такие колебания в порядке вещей.