Анна Ахматова. Когда мы вздумали родиться

Каждый год немножко меняется тема. Казалось бы, Ахматова равна себе, казалось бы, тот же двор, казалось бы, она здесь осязаемо присутствует тенью и памятью о себе. Но что-то все равно сдвигается, вот и в этом году – 125 лет со дня ее рождения, полукруглая, но дата. Дескать, надо сделать на чем-то большее ударение. Новый повод для разговора. К тому же вышел 5-й номер журнала «Октябрь». Он открывается моей публикацией к этому 125-летию, а сама публикация – чудной ее фотографией, даже издали чудной. Эту фотографию Ахматова мне когда-то подарила. Изображение трудноразличимо, и только нынешние средства печатания что-то из нее делают. Уверен, что когда я сейчас ее покажу, вы это будете видеть лучше, чем я вижу у себя на подаренном снимке. Вот она сидит, в начале 10-х годов, на деревянном мостике в Слепневе. Посередине женская фигурка, и даже в такой высохшей речке какие-то можно различить распустившиеся цветы. Я этот номер передам с удовольствием и уважением мэру Комарова, а он пусть поступит, как знает. Или для библиотеки, или для музея, или для какой-нибудь, ну не знаю, викторины на тему Ахматовой. Скажем, кто назовет правильно ее имя, отчество и фамилию, тот получит этот журнал. Мы сфотографируемся, чтобы это было документально.

А то, о чем я буду говорить, я написал для «Новой газеты», но это только часть истории, и так она опубликована. В один из дней октября 1964 года я был в гостях у Ахматовой в Ленинграде, на улице Ленина, и она сказала: «Давайте закажем сейчас такси и поедем, сделаем прогулку по Ленинграду, просто чтобы не сидеть дома». Она очень много сидела дома. Давайте поедем. День был пасмурный и, когда мы проезжали, мы ехали по набережной к Троицкому мосту от Летнего сада, в этом направлении. У моста небо над Невой было сплошь в низких тучах с расплывающимися краями. Внезапно за зданием Биржи стал стремительно разгораться, вытягиваясь вертикально, световой столб, белый, но словно бы с примесью красноватого, а при желании что-то за этим увидеть и страшноватого. Потом в верхней его части возникло подобие поперечины, потом тучи в этом месте окончательно разошлись, блеснуло солнце, и видение пропало. Ее оно взволновало больше, чем меня. Она воскликнула и повторила раз и другой: «Вы видели? Видели?» А назавтра мы узнали, что в тот день был смещен Хрущев, 15 октября 1964 года. Она прокомментировала: это Лермонтов. Стиль его круглых годовщин. На столетие с рождения в 14-м году – Первая мировая, на столетие со смерти в 41-м – Великая Отечественная. 150 лет, дата так себе, ну и событие пожиже. Но все-таки с небесным знамением.

Каким-то боком эта наша поездка в минуту упоминания имени Лермонтова наложилась на ее поездку с подругой, за полвека до того, на извозчике, как она говорила, таком старом, что мог еще Лермонтова возить. А они с подругой обсуждали какую-то личную историю, как мне показалось, какую-то любовную, и когда он их горячее обсуждение выслушал, то повернулся к ним и сказал: «Обида ваша, барышни, очень ревная». И эти, прошедшие с тех пор, ахматовские 50, и извозчицкие почти 100, и лермонтовские 150, и ее такое личное – товарки по цеху, старшей сестры, чуть ли не бабки Арсеньевой – нежное к Лермонтову отношение, так переплелись, что таинственным образом растянули ее собственную жизнь чуть не вдвое. Одновременно перевели и хрущевское падение из ряда сиюминутных событий в ряд исполненных исторического динамизма вообще, декабристского и других восстаний, дворцовых переворотов и прочее.

«Про Лермонтова можно сказать «мой любимый поэт» сколько угодно, – заметила она однажды. – А про Пушкина – это все равно что «кончаю письмо, а в окно смотрит Юпитер, любимая планета моего мужа». Как догадалась написать Раневской Щепкина-Куперник». Почти все, а возможно, и без почти, что оставила после себя Ахматова: стихи, пушкинистика, дневниковая проза, немногочисленные письма, просто осевшие в чужой памяти слова – все это вещи с секретом. Проходит больше или меньше времени, и тот, кто читает или вспоминает их, многократно уже читанные и вспомненные, наталкивается на неожиданность: «Позвольте, она же еще и вот это спрятала за написанными или проговоренными словами».