Анна Австрийская. Первая любовь королевы

Не колеблясь нимало, он перешагнул через балюстраду и спрыгнул на нижний балкон. Но как ни легок был его прыжок, однако он не мог не привлечь внимания или, лучше сказать, испугать обитателя или обитательницы той комнаты, на балкон которой Поанти так неожиданно спрыгнул. Легкий крик раздался почти в то же время, что и падение молодого человека. Этот крик, который тем легче поразил слух Поанти, что окно комнаты было полуоткрыто, доказал ему тотчас, что обитательница была женщина. Крик был женский. Поанти тотчас выпрямился и приметил тень, которая отступила с испугом и как будто искала убежища или покровительства в глубине комнаты. В уверенности, что его видят, Поанти не мог ни колебаться, ни отступать. Он двинулся вперед. Но едва сделал он шаг, как только на фигуру его упал свет из комнаты, как второй крик, не испуга, но еще пронзительнее прежнего, сорвался с губ убегавшей тени. В то же время вместо того, чтобы продолжать бежать, эта тень с своей стороны сделала три поспешных шага к молодому человеку.

— Поанти, это вы! — вскричала она.

— Дениза! — закричал Поанти.

II

Поанти, несмотря на свои добродетельные намерения, попадает из Харибды в Сциллу и из объятий Денизы в объятия госпожи де Комбалэ

Мы оставили Денизу в ту минуту, когда, освобожденная рыцарским вмешательством герцога де Монморанси и графа де Морэ из рук кардинальских гвардейцев, которые по настояниям Пасро, может быть, решились бы заставить ее разделить участь своего пленника, она убежала одна по парижским улицам чуть не в полночь. Герцог де Монморанси предположил, что она тотчас же отправилась в отель Шеврез отдать герцогине отчет о том, что гвардейцы Ришелье остановили ее карету и арестовали барона де Поанти.

Мы сказали, что у Денизы, напротив, в голове были совсем другие планы. Бедная девушка действительно была вне себя от ревности, горести, отчаяния и жажды мщения. Ее сердце, которое она так простодушно и так чистосердечно отдала, было разбито. Человек, которого она любила всеми силами своей души, которому предалась без тайной мысли, без недоверия, без возврата, оказался виновен перед нею в той измене, которую женщины, даже самые лучшие, не прощают. И для кого изменил он ей? Для кого неблагодарный Поанти забыл так скоро клятву, которую он ей дал, вечную любовь, в которой он ей клялся? Для знатной дамы, которая бросилась к нему на шею с возмутительной бесцеремонностью, для женщины, которая его не любила и не полюбит никогда.

Кого Дениза ненавидела сильнее, Поанти или герцогиню? Кто был виновнее в ее глазах? Наверное, Поанти. Но все-таки преступление герцогини де Шеврез в глазах ее, тем не менее, было велико. Притом она страдала. Разве этого было не довольно?

Эти размышления и еще многие другие, одно другого печальнее и горше, раздирали бедную девушку, между тем как она бежала по улицам, оставив Поанти в руках гвардейцев. Она не имела еще никакой цели, но одна постоянная мысль преодолевала даже ее горесть. Мысль о мщении. Она хотела отмстить обоим вместе. Но каким образом?

Повторяя себе этот вопрос беспрестанно, она наконец нашла ответ. Это было ужасно, неблагородно, низко с ее стороны. Она это знала. Но мы сказали, что она была вне себя. Она знала, по крайней мере отчасти, тайны предприятия, в которое вступил Поанти, и не было ли в ее руках самого верного и самого ужасного мщения? И если кардинал велел арестовать Поанти, не было ли очевидно, что надо обратиться к нему и рассказать все?

Дениза тотчас же решилась. Но когда она добежала до Люксембургского дворца, ею овладел некоторый стыд. Она подумала, что в том дворце, в который она сейчас войдет, она может встретиться лицом к лицу с человеком, который ее знал. Человек этот был аббат де Боаробер. Она не хотела краснеть пред ним. Вынув из кармана бархатную маску, которую герцогиня дала ей, когда посылала к Самаритянке, она надела ее. Ворота дворца были отворены, двор был наполнен каретами, лошадьми, лакеями и пажами. В эту минуту приезжали на праздник кардинала последние и самые знатные гости. Дениза проскользнула неприметно, в надежде встретить какого-нибудь лакея, который проводит ее. Первый слуга, которого она приметила, взялся исполнить ее поручение. Человек с таким изощренным умом, как Ришелье, хорошо принимал всякий донос. Только кардинала самого видеть было нельзя. Молодую девушку принял Боаробер и не узнал ее. Остальное мы знаем из разговора аббата с кардиналом в то время, когда он отправлял его в Лондон. Денизу отвели в отдельную комнату и заперли. Боаробер, приняв эту предосторожность, доказал, что он хорошо знает человеческое сердце вообще, а женское в особенности. Поняв по звуку голоса, по беспорядочным словам молодой девушки, что она находится под влиянием сильного волнения, он боялся, не без причины, что, когда это волнение стихнет, она может передумать и уйти.