Анна Каренина. Черновые редакции и варианты

Она была совсмъ не та, какою онъ видлъ ее въ первое время. И нравственно и физически она измнилась къ худшему, и все только вслдствіи любви. Онъ смотрлъ на нее, какъ смотритъ человкъ на сорванный имъ и завядшій цвтокъ, въ которомъ онъ съ трудомъ узнаетъ[1010] ту красоту, за которую онъ полюбилъ, и сорвалъ его. Онъ самъ не признавалъ это, но думалъ, что если онъ сейчасъ несчастливъ, то только отъ того, что положеніе ихъ такъ тяжело.

Онъ посмотрлъ на ея глаза,[1011] на всю ея расширвшую фигуру.

— Я часто удивляюсь, какъ ты можешь меня такъ любить, — сказалъ онъ.

— Если бы только мы смло могли любить, — сказала она улыбаясь, посмотрвъ на него и оставивъ вязанье,[1012] — скоро, скоро. Ты не можешь себ представить, какъ я жду этаго, съ какимъ чувствомъ.

— Анна, ты мн общала поговорить о будущемъ. Ты общала мн.[1013] Отчего намъ не ршить, не обдумать.

Она[1014] отстранилась отъ него, руки ея взялись опять за крючекъ и вязанье, и быстро накидывались указательнымъ пальцемъ петли блой блествшей подъ[1015] свтомъ лампы бумаги, и быстро нервически стала подворачиваться тонкая,[1016] нжная кисть въ шитомъ рукавчик.[1017]

— Что ты хочешь говорить? Объ чемъ ты хочешь говорить?[1018] Что ршить? — зазвенлъ ея голосъ. — Я знаю, отчего ты это говоришь. Ты встртилъ Алекся Александровича, и онъ[1019] поклонился теб вотъ такъ.[1020]

И она, вытянувъ лицо и полузакрывъ глаза, быстро измнила свое выраженіе, сложила руки, и непостижимо для[1021] Вронскаго онъ въ ея прелестномъ личик увидалъ вдругъ то самое выраженіе лица, съ которымъ поклонился ему на лстниц Алексй Александровичъ.

[1022]Вронский невольно, хоть и кольнуло въ душ, улыбнулся. Она весело засмялась тмъ милымъ груднымъ смхомъ, который былъ одной изъ ея главныхъ прелестей.

Этотъ смхъ ободрилъ Гагина. Онъ ршилъ, несмотря на то что встрчалъ всегда этотъ отпоръ, это странное въ ней отношеніе къ мужу, онъ ршился высказать нынче все.

— Всетаки,[1023] Анна, позволь мн все сказать, что я давно думаю и нынче думалъ. Я не знаю, какъ ты переносишь свое положеніе.

Замтивъ, какъ мрачная черта при этихъ словахъ сморщила ея чистый[1024] лобъ, онъ поспшилъ прибавить:

— То есть я знаю въ душ. Когда любишь, какъ я, чувствуешь за того, кого любишь; но мое положеніе, право, тяжело, ужасно.

— Что ты упалъ въ обществ. Ты карьеру испортилъ. Теб мать сказала, что ты...

— Ахъ, Нана, зачмъ нарочно не понимать. Ты знаешь, также какъ я, что я, твоя и моя жизнь, наша любовь есть одно, о чемъ я думаю,[1025] для чего я живу.

— Ну хорошо, я знаю; — но тотъ же веселый, холодный блескъ былъ въ ея глазахъ.

— Такъ я говорю, что мое положеніе ужасно тмъ, что я чувствую себя виноватымъ,[1026] чмъ я никогда себя не чувствовалъ. Совсть — не слова. Она мучаетъ меня. Я ее чувствую здсь. Очень чувствую.[1027] Если бы это былъ другой мужъ. Если бы посл твоего объясненія на дач онъ разорвалъ съ тобой, если бъ онъ придрался ко мн, вызвалъ на дуэль, — но этаго не можетъ быть.[1028]

— Такъ чего же теб нужно, — вскрикнула она.[1029]

[1030]— Анна полно. Что ты говоришь...

— Ничего. Говори. Если ты хочешь говорить.

— Я только хочу сказать то, что я мучаюсь и страдаю, ты тоже, онъ тоже.

— Онъ! — съ злобной усмшкой сказала она. — Нтъ, онъ доволенъ.

— Да мы вс мучаемся, и за что? Разв нельзя разорвать эти неестественныя отношенія? Я только прошу о томъ, чтобы уничтожить эту недостойную ложь, въ которой мы живемъ.

Она, задерживая дыханіе, слушала то, что онъ говорилъ, и ей сдлалось больно въ груди, когда она начала говорить.

— Да, это непріятно, — сказала она басистымъ[1031] голосомъ, — это тяжело, но.....

Нижняя челюсть ея задрожала, и она замолчала. Она хотла сказать: «ты думаешь о томъ, что тяжело и непріятно. Разв въ нашемъ положеніи, гд мы играемъ не жизнью, а больше чмъ жизнью,[1032] разв въ такомъ положеніи можетъ быть что нибудь тяжело и непріятно? Все равно какъ въ минуту родовъ, — думала она, — думать о томъ, что снять чепчикъ. Для него можетъ быть рчь о непріятномъ, потому что онъ не поставилъ всю жизнь на эту игру. А для меня моя жизнь, моя честь, мой сынъ, мой будущій ребенокъ — все погибло. И погибло уже давно, и давно я это знаю, а онъ говоритъ о тяжеломъ и непріятномъ».

Она сама себ показалась слишкомъ жалка, и слезы надорвали ея голосъ. Она помолчала и, положивъ руку на его рукавъ, не давала ему говорить, дожидаясь пока будетъ въ силахъ говорить.

Онъ смотрлъ на нее, сдерживая дыханье. Ей стало жалко его, она успокоилась и сказала не то, что хотла сказать. Она сказала одно то, о чемъ она могла говорить, — о муж.

* № 70 (рук. № 50).