Анна Каренина. Черновые редакции и варианты

— Давайте попробуемъ, — началъ онъ, но Левинъ не могъ никогда привыкнуть къ тому, что въ гостиной не слдуетъ говорить толково и послдовательно. Ему всегда казалось, что ежели соберутся люди, ничего не длая, то, очевидно, для того, чтобы разговаривать, высказывать свои мысли, и, всегда увлекаясь разговоромъ, говорилъ серьезно то, что думалъ, забывая то, что въ гостиной неприличне всего толковый разговоръ, потому что онъ мшаетъ общественности.

Онъ началъ говорить то, что думалъ, и тотчасъ же почувствовалъ, что онъ глупо длаетъ,[565] и что[566] Удашевъ гораздо умне его, но онъ не могъ удержаться, тмъ боле что онъ чувствовалъ себя раздраженнымъ.

[567]— Я думаю, — говорилъ онъ, — что попытка спиритовъ объяснять свои чудеса какой-то новой силой — самая неудачная. Они прямо говорятъ о сил духовной и хотятъ ее подвергать опыту.

Вс ждали, когда онъ кончитъ, и онъ чувствовалъ, что онъ глупъ.

— А я думаю, что вы будете отличный medium, — сказала Графиня Нордстонъ, — въ васъ есть что то восторженное.

Левинъ[568] покраснлъ и замолчалъ.

— Давайте сейчасъ, Княжна, испытаемъ столъ, пожалуйста, — сказалъ[569] Удашевъ. — Княгиня, вы позволите?

И[570] Удашевъ, вставъ, отъискивалъ глазами столикъ.

Кити[571] встала[572] за столикомъ и проходя взглянула на раздраженное лицо Левина и опять встртилась съ нимъ глазами.

Только что хотли устроиваться около столика, какъ[573] вошелъ старый князь. Молодые люди встали, здороваясь съ нимъ.

— А! — сказалъ он, увидавъ Левина, — радъ васъ видть! — и онъ обнялъ его. — Какъ дла, на долго ли?

Здравствуйте, Графъ, — сказалъ онъ холодно и слъ въ кресло.[574] И бгло вопросительно взглянувъ на Кити, обратился къ Левину, спрашивая его о хозяйств.

Какъ только отецъ вошелъ, Кити покраснла; она одна знала, какъ отецъ ревниво относился къ ея искателямъ[575] и какъ онъ подъ своимъ важнымъ и глуповатымъ даже видомъ былъ проницателенъ и насквозь все видлъ то, что его интересовало. Кити взглядывала на Левина. Она понимала[576] все, что онъ перечувствовалъ въ этотъ вечеръ. Она понимала, какъ тяжело, неловко ему теперь съ ея отцомъ. И ей всей душой было жалко его. И вмст съ тмъ ей пріятно было жалть его въ несчастьи, которое сдлала она.

— Такъ-то, такъ-то, мой милйшій Константинъ Дмитричъ, обмолотили, продали хлба, да и въ Москву, — говорилъ старый Князь.

— Князь, отпустите намъ Константина Дмитрича, — сказала графиня Нордстонъ. — Мы хотимъ опытъ сдлать.

— Какой опытъ, столы вертть? И, извините меня, дамы и господа, но, по моему, въ колечко веселе играть, по крайней мр есть смыслъ.

[577]Удашевъ посмотрлъ съ удивленьемъ на князя своими открытыми глазами и, чуть улыбнувшись, тотчасъ же заговорилъ съ Графиней Нордстонъ о предстоящемъ на будущей недл большомъ бал.

— Я надюсь, что вы будете? — обратился онъ къ Кити.

Отпущенный старымъ Княземъ, Левинъ незамтно вышелъ, и послднее впечатлніе, вынесенное имъ изъ этаго вечера, было улыбающееся счастливое лицо Кити, отвчавшей[578] Удашеву на его вопросъ о бал.

На большой лстниц Левинъ встртился съ Облонскимъ, входившимъ наверхъ.

— Чтожъ такъ рано, сказалъ Степанъ Аркадьичъ, хватая его за руку.

Левинъ нахмурился и, высвобождая схваченную Облонскимъ руку, сердито проговорилъ:

— Мн нужно еще...

— Что же, что? — съ участіемъ проговорилъ по французски Облонскій.

[579]— Да ничего особеннаго. Я тороплюсь.....

Онъ не договорилъ, глотая что то оставшееся въ горл, и сбжалъ съ лстницы.

* № 17 (рук. № 21).

[580]Удашевъ между тмъ, выхавъ въ 12 часовъ отъ Щербацкихъ съ тмъ выносимымъ всегда отъ нихъ пріятнымъ чувствомъ чистоты, свжести и невинности съ присоединеніемъ поэтическаго умиленія за свою любовь къ Кити и ея любовь, про которую онъ зналъ, — чувство, которое отчасти зависло и отъ того, что не курилъ цлый вечеръ, — закурилъ папиросу и, свъ въ сани, задумался, куда хать коротать вечеръ. Онъ стоялъ у Дюссо и, зайдя въ столовую, ужаснулся на видъ Туровцина, Игнатьева и Кульмана, ужинавщихъ тамъ.

«Нтъ, я не могу съ ними сидть нынче». Онъ чувствовалъ, что между имъ и Кити, хотя и ничего еще не было сказано, установилась[581] опредленная и сознаваемая ими обоими связь и что она почему то особенно усилилась ныншній вечеръ.[582]

«Прелестная двушка! И тронулся, тронулся вешній ледокъ», думалъ онъ о ней.

Онъ вернулся въ свой нумеръ, веллъ себ принести ужинать и, открывъ французскій романъ, разстегнувшись, слъ за столъ. Но книга не читалась. Онъ видлъ ея, ея румянецъ, ея улыбку, ея робость ожиданія, что вотъ вотъ онъ скажетъ, и боязнь вызвать это слово.

«Ну и что же? — спросилъ онъ себя. — Неужели жениться?» Это было слишкомъ легко и слишкомъ просто. Да и зачмъ?